Да, из-под тонких рук совершенно покоренной им девушки выходили дивные вышивки, да, она умела собрать многих и сделать так, чтобы им было хорошо — будучи при этом почти незаметной, да, вокруг нее всегда сам собой создавался уют…
Но когда она примчалась с известием о том, что будет кладка…
Вот тогда. Тогда наверное и был сделан поворот… Тогда и он и выбрал.
Не о ней он думал. Не о детях. О том, что его сейчас привяжут к пещере, лишат всего, чего он достиг. Всего… включая благосклонность монарха, которая доставалась единицам из тысяч. А она… А таких много. Одной больше, одной меньше…
Нет, не о ней он думал, когда наконец смог набрать воздуха в грудь и изложить изумленной девушке все, что он думает по поводу неверных подруг. Вернее, думал. Боялся, что вернется, что караулить будет… Нет.
Она исчезла с его пути. Точнее, постаралась, но он следил, коршуном следил издалека, как род Ло-Амис шумно бранился, выясняя, на чью голову свалятся будущие полусироты и жить ли им вообще. Как решившие помочь быстро утратили запал и делали это кое-как, лишь бы не им с чужими яйцами нянькаться. Да и были уже случаи — десятки раз были — когда матери оставляли опостылевшее гнездо и возвращались спустя пару месяцев, выбрасывали иссохшую скорлупу и начинали жить заново.
Но не Вейнайшия, не его Вей, которая с непонятным упорством силилась объять необъятное и справится в одиночку и с охотой, и с обогревом гнезда, и с обустройством детской. Впрочем, быть «его Вей» она перестала уже тогда…
Но как удивился весь клан, когда из шести яиц в плохом, продуваемом, десятки раз забываемом родичами гнезде,  два через год проклюнулись. Два маленьких, изящных дракончика, девочка и мальчик, с изумрудными глазами и высоким, изящным гребнем, похожим на веер танцовщика.
Паренек, гибкий, как виноградная лоза, способный дотянуться затылком до ягодиц, обладающий абсолютным слухом, мягким, чуть высоковатым голосом и сильными, но невероятно чуткими тонкими пальцами, чуть отрешенный, будто себе на уме, но уже сейчас похожий на обрывок пламени. Белый лепесток свечи, пока еще нежный, как вишневый цвет, и зыбкий, как дымный силуэт.
Его сестра, излучающий радость цыпленок, волновала Золотого далеко не так сильно. Хотя и обладала всеми теми же талантами, но не было в ней хрупкой ледяной оболочки, сковывающей пламя… не было…
Двое, похожих на мать как две капли воды и лишь глазами — на него, но зеленоглазых в клане было предостаточно. Хотя и без того Вей и в голову больше не пришло чего-либо просить.
Годы летели быстро, и осознавая, что он все чаще провожает мальчишку взглядом, Ашшейраниас решил поспешить с наследником. Король уже успел найти себе другого фаворита и перенес свою любовь на него, но все еще поддерживал Золотого барда. Достаточно для того, чтобы по-прежнему лучшие яства, комнаты и женщины могли быть его.
Новая кладка, которая должна была стать началом великой династии бардов Кхейчалиш, оберегалась пуще пещеры с золотом. Но…
Но…
Из шести вылупился лишь один — слабый и не проживший и недели.
Вот тут ему, баловню судьбы, впервые привиделась насмешливая ухмылка жизни. Он не собирался сдаваться. Он боролся, пока где-то в дальней пещере неспешно подрастали дети, не дающие ему покоя, без имен. Как и все бастарды — Ло-Амисы сделали все, чтобы те не забыли о своем происхождении, наградив их короткими кличками. Традиция, злая и жестокая, словно дети что-то могли поделать…
Патока и Рыбка.
Чтобы принести достаток в род Охотников, в род Кьершши.
И если быстрая, улыбчивая Саймия, обожающая плавать, свое прозвище оправдывала, то Тео первое время вызывал недоумение. Ровно до тех пор, пока не научился мастерски владеть голосом. Вот тогда его модуляции текли патокой, одурманивая собеседника, чем малолетний гипнотизер и пользовался, без проблем выпрашивая для себя практически что угодно.
Золотой бард понял, что начинает сходит с ума.
Число его брошенных жен росло быстро, начиная вызывать в стае нехорошие толки и взгляды. Еще быстрее росло количество отбракованных отпрысков. Мало кто из них — из выживших — обладал хотя бы зачатками таланта, вопреки логике, здравому смыслу и природе. А те, что были, демонстрировали отсутствие какой-либо части склонностей, необходимой барду. Слух без голоса, голос при грации хромой ящерицы, грация за вычетом минимального терпения, не прививаемого даже побоями.
Ашшейраниас в отчаянии даже начал подумывать признать своих бастардов, не взирая ни на что, но Вей уже успела найти себе пару. Мерзавка умудрилась подобрать себе мужа, который оберегал чужих отпрысков, как своих, а те отвечали ему уважением. Им не нужно было покровительство Золотого барда, они просто не приняли бы его…
Уходящее время отобрало у него последнюю надежду на династию и вытянуло вверх ее недостижимое живое воплощение. Достигнув порога возраста, который у людей равнялся четырнадцати годам, Тео стал еще более притягательным. Ломающийся голос, против ожиданий, не ухудшился, напротив. Новые бархатистые нотки, чуть низковатые, придавшие новый оттенок прежнему дисканту, в первый же момент бросали в дрожь — и мальчик далеко не сразу научился управлять ими. По-прежнему тонкий и гибкий, он умудрился попасть еще и в ряды воинов. Видимо, в хрупком теле была сила, достаточная, чтобы дотянуться до третьего уровня. Ниолтар, младший в десятке Защитников — но при этом бард и танцовщик редкостного таланта, с миндалевидными глазами пронзительно-изумрудного цвета. Похожий на мать, до безумия, до последней черточки, отчего парень казался немного женственным, только с искрой ехидцы и непокорности. Пламя, живое пламя, отдающее себя каждой песне, каждому танцу… В ледяной оболочке мягкой отстраненности.
Ашшейраниасу стало страшно. Тогда, когда сына поставили исполнять ритуальный танец во время Осеннего бала, в разгар драконьих игрищ.
Когда полуобнаженное тело скользило, изгибалось, ловило блики многочисленных костров на короткие — до плеч — молочные волосы и фарфоровую кожу, он поймал себя на мыслях, которые никак не могли относится к отцовской гордости — да и к отцовству вообще.
Это становилось наваждением…
Четырнадцать бесталанных отпрысков — и один-единственный наследник, при виде которого мужчине становилось жарко. Он начал следить за юношей с почти болезненным любопытством, пытаясь избавиться от дурацких мыслей в винах и дурманящих травах. Они не помогли. Вместо этого в плавящемся сознании начали сливаться образы подурневшей Вей, посмевшей сменить его на кого-то, и беловолосого пламени.
Тяга к мужчине по факту барда не смущала — он всегда был способен любить оба пола. Но Тео… Сын, которого у него больше никогда не будет, потому что однажды он уже сделал неверный выбор…
Сын, умеющий дарить себя, до конца, до капли, исцелять души. Спрятанный под ледяной маской, которой учат всех актеров, еще и в силу собственных черт характера, чистый, искренний. Как и отец, равно улыбающийся и девушкам, и юношам.
Он следил. Выглядывал, как хищный зверь, все глубже проваливаясь в зыбкий дурман между реальностью и фантазиями.
Замечал, как задорит того толика боли. Как ловко облекают морские струи плечи мечника, напрочь лишенного стеснительности. Впрочем, таковы все драконы…
И вертевшаяся вечно рядом с опекающим ее братом девчонка Золотого барда лишь раздражала. Тоненькая, худенькая, как тростинка, улыбчивая, как маленькое солнце, рядом со сдержанным обычно братом она выглядела лишней. В его глазах, по крайней мере.
Замечающий в нем угрозу лишь для сестры, Тео стал избегать отца, все чаще уводя Саймию подальше. Куда?
Мужчина никогда не мог проследить за ними, и маялся, снова погружаясь в винные пары.
Напряжение нарастало, и даже новый отец был не в силах помочь юным бастардам…
Ничего странного в том, что однажды произошла развязка…
Возвращающиеся домой Тео и Саймия наткнулись на очень нетрезвого Ашшейраниаса. В голове у того что-то намертво перемкнуло, и ринулся вперед, норовя прижать сына к ближайшей скале.
Ло-Амисы удирали  быстро и ловко, как козы, перескакивая по уступам вверх. С абсолютно верным расчетом на то, что изрядно подточивший свое здоровье мужчина следом не заберется.
Он и не забрался. Но понял, что не зря невзлюбил девчонку, когда та, нелепо всплеснув руками, рухнула ему под ноги.
Дальше память Золотого барда перемежалась изрядными провалами. Вот лежащая на земле перепуганная девчонка. Потом сполохом белых волос— закрывающий ее от отца брат. Короткая мысль «Попался!» — и удар. Увернуться в силу инерции парень не успел — и покорно въехал головой в скалу, сполз по ней, оставляя кровавый след.
Странно, но этого не хватило, чтобы протрезвить мужчину. Странно, н, похоже, юноша не потерял сознания.
В следующем отрывке, который Ашшейраниас просто мечтал забыть, он уже срывал с него одежду, не обращая внимания на слабые попытки полуоглушенного сопротивляться. И тут на него налетела позабытая девчонка. Оттолкнула от брата, обхватила его ручонками-палочками… и умудрилась телепортироваться. Вместе с Тео.
И дома молчать не стала.
История облетела всю стаю, несколько раз, странным образом сплотив многочисленных отпрысков Золотого барда и бастардов — и отделив их от всех остальных. Драконы лояльны ко многому, но этой истории ее участникам не простили. Вконец спившийся Ашшейраниас  начал ввязываться в драки с новым отцом семейства Ло-Амис, по ходу дела с изумлением обнаружив, что сын жив. Жив, хотя и обзавелся уродливым шрамом на виске.
Поднявшись с постели, юноша принял, возможно, не самое разумное решение… Но оно спасло всех. Ло-Амисов, Саймию и его, Золотого барда. Возможно, и самого Тео.
Дракон покинул стаю. Не сразу, первое время настороженно наблюдая за развитием событий и убеждаясь, что в его отсутствие отец ведет себя приемлемо. Возвращаясь домой все реже… и реже…
И однажды не вернулся.
Обрекая отца на воспоминания и желание покинуть мир как можно быстрее. Жить в воспоминаниях и окружившем его презрении он не мог. Не хотел, старательно сокращая сроки травами и грибами, но крепкий организм дракона, рассчитанный на долгие годы работы, выдерживал и это.
Вынуждая во времена трезвости думать, на что он обрек сына.
Покинувшие стаю драконы сходили с ума и погибали…
Золотой бард не мог знать о бесконечных путях и песнях, об отрастающих непослушных прядях, закрывающих шрам, закрывающих память — навсегда.
О свободном халате-кимоно, которое так легко срывают руки любовников.
О серьге, хранящей своего владельца…
Ему осталось только прошлое.
Только пропитанное им долголетие…

Это был небольшой клан, насчитывавший около тридцати человек. А больше и не нужно было. История сохранила их имена, но то была особая история, не чета тем, что рассказывают матери детям перед сном, или преподаватели студентам на лекциях по Основам Ведении Летописи.

То был особый клан. Никогда не задерживавшийся на одном месте, оттого никто не знал, где их искать, но, если в них возникала необходимость, они появлялись, словно ночные тени, словно слуги ветра - мгновенно, по первому зову.

Клан Аштен-Соу.
Клан убийц.

Это были не просто убийцы - Гильдия палачей боялась их до дрожи в коленях, Гильдия наёмников предпочитала не упоминать о них с наступлением ночи. Гильдия их собратьев по ремеслу признавала во всеуслышание, что Аштен-Соу не люди. Они демоны, иногда принимающие человеческий облик, только для заключения сделок.
Плату они принимали исключительно чистым золотом.
Но и работу делали чисто, тихо и всегда успешно. Кто бы ни оказался их целью, как бы далеко ни забрался, за какие бы ворота ни заперся. Они возникали в нужное время и в нужном месте. Всегда.

Никто не знал, есть ли у них семьи, умеют ли Аштен-Соу умирать, и кто приходит на смену погибшим. Рассказывали, что раз в пять лет клан требовал в уплату за работу младенца, обязательно мужского пола. Дальнейшая судьба ребенка была неизвестна. То ли из него воспитывали достойного члена клана, то ли приносили в жертву Тварям Подземелий, чтобы те продлили убийцам жизни и умения еще на пять лет.

В клане были мужчины, и женщины.
В совершенстве владевшие лишь одним искусством - убивать.

Рассказывали, что однажды убийцу, подосланного к правителю тогдашней Каверцы, удалось заманить в ловушку и окружить. В подробностях рассказчики расходились, но итог у этой истории был один - расшвыряв три отряда вооруженных и закованных в латы рыцарей, виртуозно уйдя от лучников и увернувшись от всех ловушек, убийца ушёл, не получив ни царапины, и уже перед самым выходом умудрившись таки довершить начатое, выполнив свою работу с помощью метательной иглы, пропитанной ядом.

О них слагали легенды. Их воспевали барды, придавая клану ореол романтичности и мрачности.
Подрастающие мальчишки мечтали, чтобы однажды и они попали в это тайное общество неуловимых и, несомненно, благородных убийц.

Обратная сторона была намного грязнее. Никто не пел о том, как женщины клана срезали себе грудь, чтобы не быть обремененными тем, что никогда не придётся использовать по назначению. Никто не знал, сколько жизней ушло на то, чтобы выработать невосприимчивость к ядам. Мало кому в голову пришло бы, что всех младенцев, не подходящих под определенные параметры, безжалостно выбраковывали, сбрасывая в реки с камнем, привязанным к ногам. Все это было похоронено внутри клана, и Аштен-Соу скорее принадлежали к миру мёртвых, нежели живых.
Там же знали истинную историю о правителе Каверцы и его убийце. Знали о том, что совсем еще юную девушку, посланную с заданием все же удалось изловить. Знали о месяцах, проведенных ею в заточении, об  экспериментах, которые проводили над ней придворные маги, пытаясь узнать секрет непобедимости клана, о визитах в мрачную камеру дворцовой охраны, почувствовавшей безнаказанность и власть.
По законам клана, если тебя изловили - ты должен умереть. Но умереть, не выполнив задание - величайший позор, оборачивающийся проклятием. И она выжидала.
Ребенка, которого ее заставили выносить, забрали маги. Они хотели вырастить из него личного телохранителя правителя.
Кто тогда ошибся, запирая замки на худых запястьях? Кто недосмотрел, оставив открытой дверь камеры, видимо, посчитав, что роженица не опасна? Или кто-то все же помог ей?
Этого точно никто не знает.
Известно только то, что мать, вырвавшись из клетки, первым делом нашла сына и вышвырнула его с дворцовой стены в бьющуюся пенной злобой и порогами реку, окружавшую  замок. А вторым - добралась до правителя. А потом исчезла. То ли Тени прибрали ее, то ли клан забрал обратно свою непутёвую дочь.
Слишком много неясностей в этой истории, слишком многое дорисовала людская молва, а многое было стёрто из памяти и со страниц летописи.
Кто знает, чем все кончилось, и кончилось ли.

В последние годы клан стал еще более скрытным и совсем скоро, через несколько лет никто и не вспомнит уже ни об их имени, ни об их работе.
А люди продолжают умирать, быстро, страшно, но уже мало кто связывает это с великим некогда именем Аштен-Соу. А скоро и это имя забудут.