Чувство потерянности, вечного страха и паники, - вот что наполняло Парка на протяжении очень долгого времени. Он отказался от семьи, от привычного места и даже попытался забыть о том, что вообще произошло. Но кошмары упрямо не уходили из жизни, изо дня в день, а вернее из ночи в ночь он каждый раз погружался обратно. В эту вязкую и грязную пучину лечебницы, он буквально ощущал запах вареной плоти, крови и смрад от гниения. Просыпаясь каждую ночь в холодном поту он никак не мог понять сам для себя: это он сошел с ума или это просто мир сошел с ума? Он все чаще склонялся к последнему варианту, потому что люди были такие спокойные, они просто жили и работали, потому что ничего не знали. Для них не было ужасов, страхов и боли, которую видел он сам. Страдание на лицах больных, полные безумия, но в то же время отчаянной тоски глаза. Будь проклято его сочувствие. Если бы в свое время он не написал это проклятое письмо, то, вероятнее всего, спокойно бы жил себе дальше. Уволился бы, жил бы с женой и детьми, но нет. В итоге ему пришлось забыть обо всем, сделать вид, что у него не было семьи, потому что для них это было банально опасно. И он сделал вид, что ничего действительно не было. По крайней мере Вейлон хотел верить, что все это был лишь страшный сон, но все чаще реальность путалась со снами и он иногда не мог сообразить, снится ему нормальная жизнь или все-таки Маунт-Мессив.

Ощутив стопами холод, он явственно понял, что стоит на чем-то мокром. Судя по липкости и противному шлепающему звуку от его шагов, это была кровь, за такое количество времени, проведенное в этом Аду, он научился отличать даже кишки от почек, на ощупь, ощущая их исключительно ногами. Знание, как не поверни, полностью бесполезное, но зато со временем его совершенно перестали волновать варящиеся внутренние органы, фаллосы и целые головы. Надо сказать, со временем у него даже появилось понимание Манеры, тот реально умел готовить, судя по тому, как бережно он заливал кровью руку в импровизированном супе. Тут ничего не скажешь, не будь этот старик психом, вполне может быть, что он был бы годным поваром и готовил бы не из людей, а из говядины или свинины. Но, как говорится, иного варианта событий не случилось, а потому оставалось только надеяться, что сам Парк не станет сегодняшним обедом.
Покрепче обхватив камеру пальцами, он включил режим ночного виденья и попытался вглядеться в темноту. Одно в этом проклятом месте он знал точно - нельзя стоять на одной точке. Чем больше ты двигаешься, тем больше шанс того, что найдешь выход и тем больше шанс того, что тебя не найдут и не убьют первые же очнувшиеся психи. Благо, некоторые, из-за одежды, принимали его за своего, что неплохо так позволяло пройти в некоторых местах вполне спокойно и, можно сказать, незамеченным.
В темноте была видна лишь пустота и двери, сплошные двери. И все, на удивление, закрытые. Нерешительно шагнув вперед, наступая явно на чей-то кусок мозга, он слегка поморщился от противного ощущения склизкости и отправился вперед, стараясь передвигаться максимально бесшумно и прежде заглядывая за уголок двери, чтобы прознать, а нет ли там опасности или выхода. Однако, не смотря на всю осторожность, которую он вкладывал в каждое чертово движение, судьба решила, что он уже достаточно времени провел в спокойствии. Где-то слева послышался столь знакомый звук пилы, что программист сразу понял, что пора делать ноги и уже плевать, насколько шумно, главное - удрать. Однако, по удивительному стечению обстоятельств, даже побежав в другую сторону от звука, он в итоге столкнулся с Френком. Можно было бы весело помахать ему рукой и пригласить на чай, но что-то ему подсказало, что если и будет чай, то только на его крови, поэтому пришлось резво бежать в другую сторону. Под ногами расползались человеческие органы, трещало разбитое стекло, не говоря о том, что он чудом не поскальзывался на каждой луже. Но это было не самое прекрасное, вместе со звуками бензопилы и лестных отзывах о мясных бедрах бывшего работника Меркоф явно смешивался какой-то еще. Однако, даже в объектив камеры было очень плохо видно, что или кто к нему приближается с другой стороны, то есть спереди. Легкие горели изнутри, сердце явно готово было остановиться прямо сейчас, ну или же разорваться где-то в горле. Он давно так не бегал, а спорт на адреналине и страхе то еще занятие, он бы даже Блэру не посоветовал подобных упражнений.
Забежав в ближайшую к нему комнату и захлопывая дверь, он спешно придвинул тяжелый металлический шкаф к двери, вдруг замечая, что немного дальше от него есть вторая. Недолго думая он ломанулся туда, дальше уже двигаясь совершенно не разбирая дороги, лишь бы отдалиться от звучания пилы. Вскоре, когда лязг затих, Парк наконец-то смог остановиться. Только сейчас он понял, насколько тяжелым для него был марш-бросок. Ноги гудели и подкашивались, становясь ватными; сердце билось то в горле, то в животе, от чего возникала неприятная ноющая боль, вероятно, спровоцированная главным образом голодом; горло саднило, он с трудом мог сглотнуть, не говоря о том, что дыхание его напоминало скорее загнанного умирающего оленя, чем еще живого человека. Голова закружилась, мир начинал плыть и пол, ставший, наконец-то, сухим, пусть и с битыми стеклами и каким-то лоскутками драной ткани, уходил из под ног. Кажется, он вот-вот был готов упасть не то в обморок, не то просто умереть на месте от разрыва сердца. Однако, звук приближающихся шагов неплохо так заставляет пробудиться, а так же начать двигаться дальше. Только знать бы еще, что это за швейный цех и как отсюда выйти. И вообще, откуда в психушке швейные машины?.. Возможно, психи занимались практикой кройки и шитья, все ведь возможно, да? Чудом отдышавшись, он направился дальше, решив, что информация о кройке и шитье важна для него в последнюю очередь.
Откуда-то со стороны были слышны голоса, казалось, что говорили разные люди, но что-то, видимо, разум роя, подсказывал ему, что на самом деле это всего лишь один человек, просто, наверное, пытающийся говорить разными голосами. Так или иначе, а большого оптимизма это не прибавляло, а потому мужчина постарался как можно дальше уйти от этих звуков, при этом как можно тише, плотнее и ближе прижимаясь к стеллажам и полкам, мимо которых он проходил. Пыль, попадавшая и в горло, и в нос, большей частью из-за того, что порой он начинал дышать ртом, не в силах сдерживать частое нервное биение сердца, раздражала слизистую. Он никогда в жизни не вспоминал с таким усердием молитвы, особенно при учете того, что ему надо было всего лишь не чихнуть. Вроде бы, вполне себе простое желание, но когда вокруг тебя столько отвратительных запахов и уйма пыли очень тяжело себя сдержать, даже если от такой мелочи напрямую зависит умрешь ты сегодня или все-таки нет.
Выбравшись из лабиринта стеллажей и полок, он направился в более логичную, по его мнению, сторону, по крайней мере ему казалось, что было бы логично, будь выход там, куда он шел. Однако, какой-то подозрительный треск стекла, явно под ботинками, раздался слева, а вместе с ним и стук... каблуков? Каблуков мужских туфель. Всем телом и мозгом он напрягся, ощущая, как по спине стремительно сбегают капли пота и пробегаются мурашки. Страх? О нет, это была паника. По крайней мере Манеру он узнавал по звукам бензопилы, а тут были исключительно шаги и... песня? Да, песня. Глупая, которая в мозгах еще заедает. Бархатистый голос раскатывался по пустым коридорам, отталкиваясь от стен и, судя по всему, гирлянды из кишечника, которая была строго напротив лица Вейлона. Он закрыл себе рот рукой, сдерживая рвотный позыв, а заодно и тот звук, который при этом получался. Его не должны увидеть, не должны услышать.
-Женись сынок и ты узнаешь, каким счастливым можешь быть, -от этого голоса, да и от того обожания, которое в нем скользило, шел мороз по коже. Правда прежде, чем он успел сообразить отступать назад, его заметили. Он наступил на кусок стекла, от чего не смог сдержать слишком шумного выдоха боли. Этот взгляд, полный удивления, а затем... безмерной любви? Парк был склонен к тому, что это скорее безмерная нежность, смешанная с маньячной улыбкой. Если бы он мог, он бы сейчас умер от страха, определенно. Но поскольку инстинкт самосохранения трубил тревогу, размышлять о том, какой бы была эта смерть, он не стал, давая деру что есть мочи, только слыша в след этот бархатистый, переливающийся нотками любви голос. 

В очередной раз проснувшись от кошмара, резко сев на кровати, мужчина устало посмотрел на часы, стоявшие на тумбочке рядом. Надо заметить, оные, судя по их внешнему виду, летали об стену несколько раз уж точно. Не так давно он все-таки решил выйти из своей железной банки, устроился на работу, попытался втянуться в спокойствие и умиротворенность окружающего мира. Так или иначе, он пытался стать таким же, какими были остальные. Он, конечно, отлично понимал, что на самом деле вернуться к полному состоянию нормальности не получится, но надеялся хотя бы сделать вид, ощутить хотя бы намек на спокойствие. К тому же тяжелые мысли о Лизе и детях уже прошли, а это было хорошим знаком для того, чтобы начать все сначала. Хотя, куда уж еще больше сначала. Он и так в новом городе, где его никто прежде не видел в глаза, к тому же у него чистые документы, он будто бы и не работал в одной известной лечебнице, будто бы и не был никогда женат.
С ненавистью скинув зазвеневший будильник с тумбочки, программист только довольно хмыкнул на короткий треск и внезапно воцарившуюся тишину. Первое время звук тишины его сильно напрягал, он даже заснуть не мог, если все было тихо, начинал ждать, что откуда-нибудь вдруг послышаться звуки бензопилы, стонов, воплей или еще чего-то настолько веселого, что у него начинала просыпаться паника. Так что первое время он спал под телевизор, музыку или еще что-нибудь, лишь бы не было никакой тишины, а вот теперь, теперь он тишину полюбил и от того звук будильника его до невозможного раздражал, даже с учетом того, что просыпался он за несколько минут до его звонка. Вот и не знаешь, то ли благодарить кошмары за такую его пунктуальность, то ли ненавидеть. Сейчас он мог только с блаженством вспоминать время, когда спал так, что его было не разбудить залпом пушек под ухом. К тому же спал он не просто крепко, а еще и долго, в выходные так вообще мог спокойно проспать до двенадцати. Теперь это было большой роскошью, просыпался он как по заказу.
Совершив все мыльно-рыльные дела, одевшись и вообще, собравшись, Вейлон вздохнул, на секунду закрывая глаза и уже выходя из дома. Надо сказать, рутинная работа, где все были спокойные и достаточно дружелюбные, отлично ему подходила. К нему никто не лез, но от общения при этом тоже никто не отказывался. В итоге он был доволен, теперь, наконец-то, у него даже босс был не расфуфыренным гадом, а вполне себе нормальным, живым человеком с чувством юмора и, кажется, вполне себе замечательными мозгами. Хотя, конечно, о работе в Меркоф он старался просто не думать и последнее время это все лучше получалось, единственным напоминанием о днях, проведенных в Аду, оставались кошмары, но спокойные и размеренные будни заставляли его начать чувствовать себя лучше. К тому же свою норму он спал, часов девять так точно, так что уставшим и не выглядел. Нормальный цвет кожи, хорошая форма и вполне себе спокойный вид, за исключением того, что он был сам по себе неспокойным буйством, умудряющимся оставить частичку себя, будь то пятно от кофе, оставшееся от чашки или же крошки бутерброда, который он временами мог есть на ходу, потому что его звали помочь, умудрялся оставить он это везде, куда доберется.
Дорога казалось ему до противного длинной. Да, он специально выбрал себе работу далеко от дома, не то находясь еще не в том состоянии, чтобы доверять окружающим, не то просто так велело ему подсознание. Так или иначе, а он уже успел пожалеть о своем решении. Дойти то вполне спокойно можно было пешком, он даже всегда успевал, при этом никуда не спеша, но, однако, ему совершенно не нравился тот факт, что он действительно слишком долго шел. Для него полчаса было действительно много, хотя, возможно, если бы он не порвал наушники, пытаясь их распутать, то все было бы отлично. Ведь в остальные дни шагал он вполне себе бодро и вообще, не был против того, чтобы пройтись еще немного. А вот сейчас все было прямо-таки строго наоборот, ему хотелось исключительно побыстрее дойти до нужного места и заняться работой. Он бы никогда не подумал, что жизнь офисного планктона может так успокаивать, что она может быть настолько целебной для того, кто все еще не научился толком спать.
Добравшись до офиса, даже до своего рабочего места, Парк довольно фыркнул, отдаленно радуясь, что теперь, наконец-то, все его кошмары останутся кошмары и тени прошлого больше не упадут на его горизонт. Возможно, со временем пройдут и кошмары, так же, как и прошла боязнь тишины. По крайней мере он сам считал, что ему просто нужно время, нужна работа и нужно то, что и всем остальным, размеренность и спокойствие.
-Парк, тебя зовут на пятый этаж этаж, 320, -однако, сегодняшний день явно не обещал быть хорошим, раз его всего через полтора часа от начала рабочего дня позвали проверять чей-то компьютер. Неужели взяли кого-то без стажа, причем без стажа настолько, что этот кто-то не умел включать компьютер? Хотя, судя по тому, что до него донесли, проблемы были серьезные и были давно, просто поскольку они негде не аукались, то этим и не занимались. Что же, раз так, то пусть так, это ведь в любом случае его работа. Даже удивительно теперь от мысли, что все настолько изменилось и стало так... просто? Да, вероятно, работать без тайн и пациентов явно было намного лучше, чем с ними. По крайней мере вот эта дверь, перед которой он замер, явно не похожа на дверь в палату к пациентам или лабораторию, поэтому он вполне спокойно и вальяжно ее открыл.
-Что тут у вас? Я пришел по поводу настройки, -спросил еще с порога Парк, даже не успев толком зайти в помещение и увидеть, собственно, кто и где сидит, и у кого вообще проблемы с техникой.
[AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]

Если бы Вейлон мог, он бы сейчас определенно провалился сквозь землю. Он постепенно побелел, потом позеленел, а потом вообще приобрел оттенок каких-то забитых ногами поганок. Поверить своим глазам он просто напросто отказывался, ему очень захотелось поверить, что на самом деле он просто еще не проснулся, он просто проспал начало рабочего дня и на самом деле это лишь продолжение кошмара, ведь это не могло быть правдой. Просто не могло, это все лишь разыгравшееся воображение, разумеется, не может ведь быть иного объяснения? Ведь это же не жених стоит перед ним, правда? С надеждой он тряхнул головой, пытаясь стряхнуть наваждение, а заодно и весь этот мираж, возможно, все это действительно лишь сон. Однако, не смотря на то, что он аж дважды повторил свое действие и даже ущипнул себя за руку, сон не развеялся. Но ведь подобная реальность не должна была существовать, ведь он сейчас далеко от того места, где все произошло, так далеко от всей своей прошлой жизни и самого страшного в ней. Разве этот путь можно было выследить? Ведь ему обещали, что спрячут, что никто и никогда его не найдет. Он даже уже поверил, втянулся в жизнь, попытавшись стать таким же, какими были все остальные. Неужели от этого Ада нельзя сбежать?
Растерянно открывая рот, словно рыба, выброшенная на берег, он все больше понимал, что страх его окутывает все больше. И это даже не страх, а животный ужас, сравнимый разве что только с тем, как чувствует себя умирающее животное перед охотником, наблюдающим за смертью, но не собирающимся добивать. Кажется, если бы могли, то у него бы скрипели мозги от такой натуги. Он пытался сделать шаг хоть в какую-то сторону, выдохнуть, а затем бежать, он ведь помнил, что это единственный способ выжить, но ноги не поддавались. Казалось, что весь целиком он стал ватным и неспособным ни на что, идеальной мишенью, чтобы сейчас наброситься на него с заточкой и фразой вроде "я нашел тебя, теперь мы будем самой красивой парой".
Да, сейчас шрам был куда аккуратнее, пропала краснота в глазах, видимо, капилляры зажили и в общем-то Глускин был похож на нормального, живого человека, но он ведь умер. Программист готов был поклясться на процессоре, что он умер, умер, черт его возьми. Его ведь насквозь проткнуло той трубой. Он как сейчас помнил, как пахло гнилыми телами, подвешенными к потолку, в его голове до сих пор мешались запахи, звуки, все это смешивалось с болью, тупой, ноющей, локализованной большей частью в ноге и боку. Ведь он не мог выжить, не мог. Отчаянно повторял воспалившийся от натуги мозг, заставляя еще больше съежиться под чужим взглядом и испуганно, всплеснуть руками, не позволяя приблизиться к себе ближе или коснуться.
-Мы с вами раньше не встречались? -кажется, что он сейчас готов был окончательно умереть от страха или разрыва сердца. Даже его глаза стали еще больше, претерпевая все больше изменений в сторону чайных блюдец. Этот вопрос напугал его намного больше, чем то, что Жених каким-то образом выжил. Черт с ним, с тем, что он выжил, но если он сейчас попытается его убить или срезать вульгарность, то это будет весьма... печально.
Не помня себя и от страха, и от нахлынувших еще и наяву воспоминаний, мужчина выбежал из кабинета, по отдаленной памяти добегая до туалета. Влетев туда, как раненная птица, он подошел к ближайшей раковине, с силой и тяжестью упираясь в нее руками, так, словно если сейчас он ее отпустит, то неминуемо рухнет на кафель. В висках стучал пульс, а сердце и вовсе грозилось упасть в пятки, разбившись от такого ушлого падения. У него было такое же ощущение, как после долгого бега по одинаковым коридорам лечебницы. Он вроде и пробежал всего ничего, но легкие горели, а ноги становились ватными и подкашивались.
Включив воду, он очень внимательно следил за тем, как она течет. Это должно было успокаивать, но только напоминало картины того, как выглядели туалеты в Маунт-Мессив. В памяти всплывал разбитый кафель, кровь и потроха, лежащие в бочке, запах гниения и экскрементов. Иногда можно было увидеть и целиком труп, и только голову трупа, и надписи на стенах, что примечательно, исключительно кровью. Такое чувство, будто пациентам никогда не давали гуашь или фломастеры, они могли рисовать исключительно тем, что считали красной краской или клюквенным соусом. Снова мотнув головой, стряхивая воспоминание, он умылся, поднимая взгляд на зеркало и вглядываясь в стекающие по лицу капли. Кажется, он действительно побелел до состояния битых поганок.
-Да как же ты выбрался? -хрипло от страха и с отчаянием спросил сам у себя Вейлон, почти шепотом, выключая воду и снова поднимая глаза на зеркало, в ужасе натыкаясь на отражение Эдди и сразу же поворачиваясь к нему. Да, определенно, когда он ходил громче это было удобнее, можно было бы уже спрятаться и сделать вид, что его тут нет. Так, стоп, он же сейчас в большом офисе, где много народу, ведь ничего не может произойти. Ведь все прошло, да, прошло ведь?
В голове был сразу огромный ворох мыслей. Как, почему, зачем. Все это никак не могло связаться в единую большую мысль, в один простой вопрос: "Он ничего не помнит?". Хотя, сам айтишник был того мнения, что пусть он хоть сорок раз потерял память и действительно забыл все, что творил, от этого не менялся факт, что он бегал за ним с заточкой. Выдохнув так, словно он долгое время бежал, мужчина сильнее вжался спиной в раковину, надеясь пройти сквозь нее, а заодно и сквозь стену, растворившись, будто его вовсе и не было и вообще, это был исключительно мираж.
-Да... все в порядке... просто плохо спал, -наспех ответил тот, словно состряпав ответ на ходу. По факту это так и было, но он пытался придать себе такой вид, который вполне мог бы хоть как-то заставить поверить в версию с плохим сном, тут даже есть повод обрадоваться, что спал он действительно плохо. Только сейчас, немного придя в себя, Парк смог вглядеться в лицо Глускина, рассматривая шрам. Пусть теперь он не был в крови, одежда его была идеальной и без единого пятнышка, а глаза стали полностью нормальными, но ведь не мог он и в самом деле все забыть. Или мог? И как он вообще оттуда слез? Более того, как он выбрался из лечебницы незамеченным? Слишком много вопросов, на которые не получалось найти ответа, большей частью потому что у этих вопросов не было вариантов. До сегодняшнего дня техник был твердо уверен, что этот человек мертв, о нем остались только ужасные воспоминания. Но нет, оказывается, что он жив и ко всему прочему еще и находится с ним в одной компании. Мозги плавно начинали закипать, подобно любимому супчику Манеры, а он сам нервно хмыкнул от такого сравнения.
-Нет, мы не знакомы... впервые вас вижу, -в нем говорил страх, страх и ненависть, обида, злость, что угодно из того спектра, что он испытывал, когда за ним гонялся этот псих, желая обрядить в бабьи тряпки. Надо было идти работать, срочно, пока у этого маньяка действительно не всплыло что-нибудь в памяти.
[AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]

Парк, кажется, начал окончательно терять нить реальности, судя по тому, что в его жизни вдруг возникает один из самых страшных кошмаров. Мозг все еще отказывался принимать информацию о том, что Глускин жив. Разум вообще отторгал любые попытки разобраться в данной ситуации, да и к чему разбирательства, действительно? Мало ли кто и что забыл, сущность человека не меняется, женишок небось все такой же маньяк и собирает себе идеальную женщину в подвале. И вообще, как-то это странно что его взяли на работу, при учете того, что он, вообще-то, лежал в психушке, уже не говоря о том, что вероятно он не сразу обрядился в такой красивый костюмчик и вероятно не сразу выглядел так, как сейчас. Мужчина ведь помнил его шрам, весь в крови, с гниением, возникающим от того, что ожог даже никто не думал обрабатывать. Не мог же он сразу очутиться таким вот опрятненьким и выглаженным? Кажется, у него начинало сводить челюсть от того, как плотно он сжимал зубы, чудом не стачивая их в крошево от напряжения.
Сейчас единственно верным решением действительно было вернуться к работе, мозг трубил тревогу и просил побега, боже, как же он уже устал бегать. Когда он только сбежал, то понял, что вся его жизнь теперь будет медленной, потому что очки бега он набрал до самой старости, так что специальных маршбросков у него явно бы не было теперь. Однако, сознание говорило о том, что в данной ситуации можно только сбежать. Не уйти, не спрятаться, а только сбежать, как и всегда. Черт возьми, как ему сейчас не хватает тех шкафчиков, с противным запахом ржавчины и липких от крови на них.
-Ничего, -все еще нервно бросил Вейлон, неестественно махая рукой в знак того, что с ним все хорошо. Он то сам прекрасно понимал, что еще несколько минут в компании этого маньяка и он сдуреет сам, даже если на него не набросятся с платьем, -Все нормально, мужик, я просто плохо спал, -настороженно поглядывая в сторону Эдди, айтишник планировал медленно утечь куда-нибудь к себе в отдел, попросив кого-нибудь вместо него разобраться с проблемами, которые возникли. Вероятнее всего, что там нету ничего криминального и он бы быстро управился, но при мысли, что еще хотя бы несколько минут ему придется находиться рядом с тем, кого он считал мертвым, его снова начинало бросать в дрожь и по спине бежал холодный пот.
Набравшись в себе силы, воли и прочих прелестей, он принялся медленно, но верно продвигаться к выходу, но стоило ему едва дойти до своего, кхм, коллеги, как тот преградил ему путь. Сердце наконец-то рухнуло в пятки, кажется, Парк даже слышал, как оно зазвенело где-то внизу, отдаваясь лютым и быстрым стуком в висках. Ему сразу же подумалось, что вот, сейчас настал тот момент, когда окажется, что вся маньячная сущность на самом деле на месте. Тут волей-неволей начнешь взглядом искать вентиляционные отверстия, которые стали так популярны для отхода из неудобных мест. Если бы тут можно было посмеяться, он бы явно сказал, что из него мог выйти неплохой человек-паук, чем он не Питер Паркер?
-Мне нужно работать, -принимая как можно более спокойный вид произнес тот, но голос предательски дрогнул, сорвавшись на хрип, однако, самого программиста это ни сколько не смутило и он все же настойчиво попытался пройти дальше, задыхаясь от близости этого психа. Однако, его неподдельное непонимание в глазах заставило Парка задуматься о том, что, возможно, тот действительно ничего не помнит. Так или иначе думать об этом он хочет потом, желательно в компании какой-нибудь бутылочки алкоголя. "Из параноиков в алкоголики, серьезный шаг, Вейлон, ты прямо стремишься к успеху" -пробубнил внутренний голос, но, посетовав на то, что капризы молодости все равно никуда не денутся, внутренний противник алкоголизма быстро сдался, позволив утихающей панике занять свое место, дабы думать только о том, как скорее доделать всю свою работу и направиться домой.

Он не очень понял, как ему все-таки удалось убраться из того туалета, в любом случае, данный момент в его памяти затерся сразу же, как появился, так что ему оставалось лишь гадать, что же он такое сказал или сделал, что его все-таки выпустили. Эдди был все-таки очень крепким, с места его просто так не сдвинешь, даже при учете, что Парк вроде не жаловался на свое физическое сложение и количество сил. Так или иначе, а утро у него было то еще. Он так и не понял, как умудрился выжрать столько виски, более того, он совершенно не помнил, как он его пил. Однако помнила его голова, потому что судя по боли от туда явно собирался вылупиться по меньшей мере птеродактиль. Если прежде он ненавидел свой будильник, то в этот день прямо-таки обрадовался его появлению в своей жизни, потому что тот был очень холодным и неплохо остужал лоб, к которому он собственно и прислонил несчастные часы.
Совершив ритуал омовения и приведения себя в божеский вид, а так же съев две таблетки аспирина, он двинулся на работу. Мысли были заняты чем угодно, но только не тем, чем надо. Он должен был думать о том, что у него целый завал сейчас планировался, а вместо этого все место в рассуждениях занимал Глускин. Он действительно все забыл? Как он выбрался? Почему он оказался именно здесь? Как его приняли на работу? Как он выжил то вообще, при учете того, что в воспоминаниях программиста четко запомнился тот момент, когда жених оказался под потолком. Эти мысли исключительно портили настроение, даже воспоминание о Блэре не были такими противными и липкими, от которых ужасно хотелось отделаться, но при этом они все равно оставались в голове. Но больше появления в его жизни этого психа Вейлона волновало другое. Сегодня он проснулся без кошмаров. Впервые, за, пожалуй, все время после побега. Вот это его действительно поразило, но думать об этом до тех пор, пока голова не прошла, очень плохая идея.[AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]
Оказавшись на работе он как-то сразу втянулся процесс, весь IT-отдел стоял на ушах, так что пришлось крутиться, как белка в колесе, едва успевая понимать, что к чему. Зато за работой его голова быстро прошла, а вместе с болью ушли и тягостные мысли, которые с самого утра не давали ему никакого покоя. И даже в перерыв эти мысли не вернулись, вероятно потому, что он только и успел, что сбегать за кофе и вернуться обратно с чашкой, пролив немного содержимого на лакированный стол коллеги. Сразу вытерев, правда, перед тем как оторвать салфетку от рулона с этими бумажками он чуть не уронил свою чашку на самого коллегу, но это мелочи жизни, с кем не бывает.
Шумно выдохнув от усталости, айтишник потер шею, направляясь в небольшой уголок, смесь комнаты отдыха с кухней. Времени идти в кафе у него явно не было, он просто не успевал, но съесть бутерброд и выпить еще чашку кофе без вреда для окружающих вполне было можно. К тому же все разошлись на обеденный перерыв, другое дело, что большинство ушло намного раньше. Он сидел до последнего, увлекшись.

В пояснице тяжелым грузом отдавалась боль и усталость, хотя Парк и не мог сказать, что провел за работой действительно много времени, не передвигаясь. Однако, спина его была иного мнения, весь его организм вообще бастовал простив того, чтобы его хозяин так небрежно обращался с позвоночником и с собой в целом. Сидеть скрючившись или в какой-то замысловатой позе, это, пожалуй, точно про него. Ему просто было так удобнее, тут сложно было придумать какую-то иную отговорку. Но спина все равно болела, перегруженная слишком долгим сидением на одном месте, к тому же немного болел и крестец позвоночника, который, судя по всему, он тоже умудрился отсидеть. Быть может если бы не голод, то он бы с удовольствием сейчас использовал перерыв для того, чтобы просто полежать, а может и поспать, все-таки выпил он действительно много и теперь это периодически сказывалось - через висок в его мозг пробивался дятел.
Импровизированное место отдыха выглядело действительно впечатляюще, даже учитывая, что это была не такая уж большая фирма, можно считать, что одна из самых простых, люди тут действительно были лишь планктонами. Вейлону так было легче и спокойнее, а любые изыски, которые могли где-то найтись, он принимал с куда большим восторгом, чем мог бы. Было вообще весьма приятно, когда что-то подобное, немного неожиданное, обнаруживалось там, где ты работаешь. Сам он предпочитал видеть как можно меньше необычного и преобразовывать все в привычное, так как все слишком новое вызывало массу подозрений. Тут действительно можно было назвать его параноиком. До сих пор не привыкший к новому образу жизни, который вызывает подозрения, но при это жутко пугающийся напоминаний о старом.
Расположившись в гордом одиночестве за свободным столиком в комнате отдыха, он уже успел безвредно для мира сделать себе кофе, сейчас уплетая под напиток бутерброд. Он действительно был голодным, так как с утра, с похмелья, есть ему хотелось в последнюю очередь, а потом уже просто не было времени, было слишком много беготни. Там у кого-то полетела система, тут надо, здесь надо, там надо. В общем, весь отдел, как и положено к этому времени, трясся словно осиновые листья на ветру. Так или иначе, а за всеми этими занятиями он совершенно забыл о еде, успев вспомнить только про кофе, который чуть не обернулся катастрофой на рубашке коллеги. Программист даже успел задуматься, а как бы смотрелось темное пятно на светлой ткани, как вдруг появился Эдди. Еще и с пожеланием приятного аппетита. Что, неужто хочется поскорее откормить невесту, чтобы выносила крепких и хороших детей? От данной мысли его всего передернуло, да так, что он аж подавился, чудом проглатывая несчастный кусок бутерброда. Даже если предположить, что к этому маньяку можно прибавить "-экс", доверия он все равно не вызывал. Откуда он вообще нарисовался? Ведь айтишник до последнего был уверен, что все должны были уйти на обед. В этот раз мозги работали лучше, так что он уже более трезво соображал, понимая, что если он сам задержался, то вполне мог и Глускин, при этом не имея на то каких-то особенных причин, вроде, например, совершения ритуала кастрации во имя счастливой семьи.
Тихо выдохнув, Парк посмотрел на бутерброд с какой-то неподдельной тоской, понимая, что весь его аппетит пропал. На самом деле большой причиной этому служило то, что в руках любого маньяка, даже бывшего, опасен любой предмет, особенно, если это нож или вилка. И то, и другое, в общем-то, было рядом. Но если убить вилкой можно, то обороняться ей будет крайне сложно и, вероятно, бессмысленно, так что подобные предметы самому мужчине вряд ли пригодятся.
-Уже лучше, -спустя пару минут, после того, как был задан вопрос, произнес тот, наконец-то найдя в себе мысль о том, что, в общем-то, пока его не планируют убивать или преображать, можно и отвечать на подобные простые вопросы, даже если они кажутся невообразимо подозрительными. Вообще, когда аналитик только появился было лютое желание сделать вид, что на самом деле он слепой крот, который ничего не видит, но уж быть глухим и слепым одновременно он точно не мог, а потому создавать видимость своего отсутствия просто не представлялось возможным. Инстинкт самосохранения, конечно, настаивал, но одним страхом не обойтись за всю жизнь.
[SGN] [/SGN]
Крепкий и хороший сон, которого так давно у него было, был столь сладок в своей темноте, что он просыпался почти счастливым. Удовольствие его, правда, было недолгим и большей частью потому что он ощутил, насколько сильно у него затекли ноги и спина. К тому же ему было невообразимо холодно, а глаза слепил слишком яркий свет, чтобы смочь открыть их сразу. Но стоило еще даже мутным взглядом пройтись по помещению, как его охватил лютый ужас, такой, какой охватывает только тогда, когда осознаешь невозможность что-либо сделать, неизбежность конца.
Вейлон лежал на операционном столе, ощущая спиной холодный металл данной кушетки, пристегнутый на ремни и полностью голый. Кажется, теперь животный ужас обещал перейти еще и в панику, хотя бы из-за того, что в другом, темном углу импровизированной операционной бился в судорогах боли какой-то мужчина, истекая кровью. Видно было плохо, голова нещадно болела, так, будто была наполнена свинцом и селитрой с порохом, и даже если бы он мог понять, где он, то сейчас путался элементарно в мысленном произношении собственного имени.
Медленно дернув на себя руки, он сразу же об этом пожалел, затекшие части тела от столь резкого движения сразу же заболели. На запястьях были крепко стянуты ремни, которые вряд ли можно было хоть каким-то образом порвать. Но все мысли об этом сразу выветрились из больной головы, стоило заметить рядом предметный столик, с медицинскими и не очень инструментами, которые были не просто в крови, а в чужой крови, в большом количестве. Тут даже врач не нужен, чтобы понять, что даже если операция пройдет успешно, через пару часов будет можно двинуть кони от инфекции. Ужас заменялся слишком быстрой и шумной паникой, с попытками уйти от неминуемой смерти, с мольбами о том, чтобы Лиза простила ему все, что плохого он ей сделал. Попытки даже не приближались к успеху, работая с полностью обратной функцией - он привлек внимание того, кто его сюда притащил и раздел.
-Дорогая, ты уже проснулась, -бархатный голос, наполненный безграничной любовью и нежностью, проникал в самую глубь сознания, заставляя содрогнуться от ужаса, -Ты звала меня... я знал, что ты достойная женщина, -места для удивления уже не находилось, было что угодно, но только не удивление. Ощущение собственного положения заставляло пожалеть обо всем, что было сделано, что было сказано или наоборот. Неужели он так и не выберется из этого липкого кошмара? Не увидит детей, не обнимет жену? От этой тяжелой мысли по щекам невольно побежали слезы, а сам он содрогнулся от боли во всем теле, возникающей каждый раз, стоило ему всхлипнуть.
-Ты так счастлива, что не можешь сдержать слез? Обещаю, скоро мы будем вместе навсегда. Мы будем самыми красивыми, дорогая, -горячая и большая ладонь бережно и ласково огладила щеку, заставляя невольно вздрогнуть от ужаса, увидев следом за этим нежным бредом мощный тесак, так спокойно и свободно лежащий в руке этого маньяка. Бежать. Любыми путями. Отсюда нужно сбежать. Живым он этому двухметровому лосю с заточкой не дастся.

IT-специалист пару раз глупо моргнул, встряхивая головой. Воспоминание было таким реальным, будто он сейчас вовсе не тут сидел, а вернулся обратно. Вейлон побелел, судорожно выдохнув от накатившего страха. А стоило ему снова услышать голос Эдди, пусть и без привычного "дорогая" и приторной нежности, как он аж подпрыгнул на месте, еще раз медленно моргнув. Обеспокоенный вид сидящего неподалеку мужчины показался слишком знакомым, но все же не таким, какой бывал в лечебнице, что неплохо успокоило.
-Кхм, извините, -как-то наспех брякнул тот, пытаясь отделаться от этой обеспокоенности в чужом взгляде, -Наверное, бутерброд испортился, с желудком что-то, -отложив в сторону названный продукт, он растерянно пробежался взглядом по своему столу, вдруг резко передумывая оставаться в комнате отдыха и перемещаясь обратно на рабочее место, убрав и забрав за собой все. Он опять сбегал, но, в общем-то, не считал это чем-то позорным. Сбегать от маньяка нормально, даже если от бывшего, к тому же бывших маньяков не бывает, а этот больно знакомый обеспокоенный взгляд напряг даже больше, чем воспоминание. Да, возможно в этой обеспокоенности было что-то иное, человечное, но обратить на это внимание он просто не успел.
Провозившись с работой почти до самого конца рабочего дня, Парк ощутил себя окончательно уставшим, хотя забыть о ситуации во время обеда так и не смог, она упрямо лезла на ум, не говоря о том, что вообще все мысли сосредотачивались только на Глускине. Из-за этого ему даже пару раз приходилось себя одергивать обратно, причем пару раз его одернули даже коллеги, что вообще бывало редко, они там все умели выпасть в кратковременный астрал. Совсем скоро будет масса работы, крупная покупка в виде техники в большей части упала на компьютеры. Видимо, этому неплохо поспособствовало то, что почти в каждом отделе два компьютера да барахлило на постоянной основе. Все айтишники об этом судачили круглые сутки, по крайней мере за то время работы, которое провел тут сам Вейлон.
Комната отдыха, сейчас такая заманчиво свободная, была наполнена ароматом кофе все 27 на 7, большей частью потому, что тут вечно кто-то торчал с чашечкой кофе. Он и сам бы не отказался от такой чашечки,  дабы можно было хотя бы дойти до дома и не уснуть где-нибудь по дороге. Однако, рассуждать о своей прекрасной мягкой кровати ему не позволила подсевшая к нему на диван барышня, привлекательной наружности, надо заметить. Парк осмотрел ее в пол глаза, сразу решив, что его сон и отправление домой немного подождут, он даже немного взбодрился. Впрочем, судя по тому, насколько много это создание говорило ни о чем, едва начав знакомство, могло заверить его в том, что данное общение не уйдет дальше этого флирта, определенно, такого количество болтовни его мозг просто не выдержит и взорвется. Ах, как же в этом плане была прекрасна Лиза... Тихая и спокойная. Сейчас он был даже рад тому, что почти забыл ее, что эта потеря больше не отдавалась такой болью в сердце. 
[AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]

Он был готов отдать свой родной целый зуб, что вот-вот начнет засыпать. Приятная внешность девушки быстро начала надоедать, так как пока она ни смогла вообще ничем привлечь. Весь разговор ехал словно бы на общих колесах, причем, судя по всему, толкать эту разваливающуюся телегу надо было не кому-то, а именно Вейлону. Надо заметить, он был бы и не против ее толкать, если бы при этом не приходилось с такой завидной периодичностью подтыкать отваливающиеся колеса обратно. Весь разговор, в общей сложности, был слишком ни о чем. Сначала пара слов о работе, об отделе, в котором она работает, как выяснилось, девушку эту зовут Стефани. От мысленно произношения этого имени на языке оставался какой-то неприятный мутный налет, но на такую мелочь он сразу же забил, решив, что это все его собственные заморочки или реакция жаждущего сна организма. Затем, после короткого объяснения того, кем она работает, начались вопросы. А где вы, а как вы, а что вы. В итоге, стоило ему закрыть рот, после того, как он на все ответил, пошел автоматический рассказ о том, кто она и какая она. В общем, началось в деревне утро. Он был бы и не против, благо, внешность у девушки действительно была шикарная, посмотреть было на что, но его организм так редко соглашался уснуть раньше часа ночи, боясь кошмаров, что сейчас он даже не мог думать о чем-то другом.
Однако, сон как рукой сняло, когда в комнату отдыха зашел Глускин. От этого появления айтишник напрягся всем телом, настороженно следя взглядом за прошедшим к кофейному автомату. Его настороженность и внимательность прервались наклонившейся до безумного близко Стефани, которая ошарашила своего собеседника не только видом на декольте, но и тем, с каким отвращением говорила, почти шепча:
-Какой урод... это же надо таким быть, -от этой фразы мужчина нахмурился, ловя себя на мысли о том, что ему хочется поставить девушку на место, да как она вообще может так поверхностно рассуждать об этом? Шрам на лице, это, между прочим, само по себе больно, а если подумать, что вообще пережил Эдди, который так отчаянно бился кулаками в толстое стекло, когда его уводили прямо у Вейлона на глазах, то можно представить, насколько все было плохо.
Он тряхнул головой, избавляясь от подобных мыслей и удивляясь сам себе, - как вообще все это пришло к нему в голову? Вероятно, это все усталость, он действительно очень долго просидел за работой, в попытках воскресить умирающий жесткий диск. Он не воскрешался, но можно попробовать еще разок, перед тем, как он уйдет, а судя по тому, что он спинным мозгом ощущал тяжелую ауру, исходящую от аналитика, уходить следовало немедленно, пока не обнаружилось, что на самом деле под своей жилеткой он носит свой излюбленный тесак.
В то время, пока сам техник уже десять раз придумал пути отступления, включая вентиляционную отдушину почти под потолком и пожарную лестницу, находящуюся у окна в самом конце коридора, сидящая рядом барышня умудрилась уже вовсю заскучать. Видимо, вопреки законам природы, она не могла быть удовлетворена только своим присутствием и монологами, ей нужно было, чтобы Парк отвечал. Он-то отвечал, да только рассказывать о прошлом, о котором так настойчиво спрашивали, совершенно не планировал, тем более, когда рядом находился Эдвард. У него вообще уже леденящие мурашки по спине бегали от одной мысли, что за этим свирепым взглядом последует что-то более свирепое. А когда он услышал странный хруст, как будто что-то с силой отломали, Вейлон невольно повернулся в сторону источника звука, отмечая слишком большое расстояние между кружкой и ушком этой кружки. Вот теперь ему действительно стало не по себе, от чего он резко вернул взгляд к милому разукрашенному лицу девушки. Честно сказать, программист только сейчас заметил, что тени наслаивались на тональник, угрожая ссыпаться ему на джинсы или белую футболку.
-Кхм, пожалуй, нужно собираться домой, скоро офис закроют,  -напряженно выдохнул тот, ловя очередной уничтожающий все живое взгляд экс-маньяка, от чего желание добраться до системного блока и проковыряться в нем лишние двадцать минут резко усилилось, все-таки, возможно, что он починит хотя бы один безнадежно загаженый пк. Это же надо подумать... в этом блоке он нашел как минимум трех пауков. И не понятно, то ли его коллеги безбожно халтурили, то ли у них тут аномальная зона, притягивающая пауков. Хотя, судя по тому, что ему говорили при приеме на работу, IT-отдел относительно новый и за последний месяц там поменяли большую часть сотрудников, дабы наладить работу. Она наладилась, ничего не скажешь, пахали и скакали все, да только когда внутри системника видишь паутину, пыль и различный пух, очень хочется заплакать.
-А ты не проводишь меня до дома, уже так поздно, я боюсь идти одна, -видимо, он сильно увлекся размышлением о горе их отдела, раз пропустил тот момент, когда можно было уйти избежав подобного вопроса. Отказывать девушке было неудобно, ведь все-таки это девушка, даже если она так брезгливо морщит нос при виде Глускина, но сегодня у него были иные планы, в которые никак не вписывались формы данной работницы.
-Прости, не могу, мне нужно закончить с работой, -не дожидаясь фразы вроде "я могу подождать" или чего-то еще в этом духе, а так же решив срочно спасаться от психа, который сидел совсем рядом, Парк буквально сбежал, спускаясь на свой этаж по лестнице, решив не дожидаться лифта. Даже если память у женишка действительно отбило, выглядело все с точностью до наоборот, будто он просто стал слишком хитрым для того, чтобы просто гоняться за всеми с заточкой. Но, так или иначе, бежал он больше от сложившейся ситуации и от ссыпающихся теней, на футболку часть все-таки попала, когда его "на прощание" чмокнули в щеку.
На ходу стирая со щеки яркую помаду, Вейлон зашел в просторный и полностью пустой кабинет. Системник так и лежал возле его стола, одиноко замерзая на боку, что означало, что все остальные действительно ушли. Впрочем, рабочий день закончился, не было в этом ничего удивительного. И ему, пожалуй, тоже следовало побыстрее закончить и отправляться домой. Он до сих пор был удивлен, что видео-карта осталась жить даже после такого слоя пыли и шерсти, хотя уж откуда тут могла взяться шерсть он просто ума не прикладывал. В общем и целом, конечно, его сердце просто обливалось кровью за умирающую машину. И, судя по всему, не он один горевал по этим системникам, все остальные его коллеги так же постоянно обсуждали эту тему.
Проковырявшись еще добрых сорок минут, мужчина все-таки закончил, убирая блок, а вместе с ним и мешок с шерстью и пылью, которые он извлек из всего этого. Его рабочее место, конечно, плакало по капитальной уборке, но ему самому и так было отлично, зато все на виду и под рукой, что было порой очень важно. И если что можно воткнуть отвертку в глаз любому маньяку, который приблизиться. Хотя да, паранойю все-таки нужно лечить. По крайней мере так ему думалось, пока он спускался на лифте вниз, едва успевая до закрытия офиса. Удивительно то, что все его мысли опять были забиты женихом. Черт его возьми, вот укоренился в голове то, сил никаких нет. Проклятье какое-то все это.
[AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]

Вейлон сам не заметил, как все более плавно жизнь начинала идти своим чередом. Ушли кошмары, наконец-то он начал высыпаться и круги, залегшие под глазами, начали стремительно исчезать, приобретая более светлый и незаметный оттенок. Конечно, он все еще выглядел уставшим, еще бы не выглядеть, он носился, как подстреленный олень, то от Глускина, внезапно оказывающего рядом, то от Стефани, которая вечно умудрялась попасться на глаза. Но к Эдди он хотя бы уже начинал привыкать, плавно проникаясь доверием к мысли о том, что этот псих все-таки все забыл и изменился, а памятью о прошлом служил только шрам на лице, да редкие вспышки, сразу же замывающиеся реальностью. Страх никуда не делся от этой мысли, но по крайней мере теперь было куда проще находиться в одном помещении и убегать сразу он теперь тоже не стремился, подрываясь только в те моменты, когда замечал что-то слишком знакомое с тоном, взглядом или словами, которые могли быть связаны с лечебницей. А вот с девушкой из отдела маркетинга все было намного сложнее... она оказалась куда более настойчива, чем хотелось бы. Может быть он уже и забывал свои чувства к Лизе, но все же отлично помнил, насколько прекрасной и душой, и телом у него была жена, такая хозяйственная и добрая, искренняя и нежная. К тому же она не стряхивала на новую белую футболку свои тени и вообще, не пачкала его косметикой. С тех пор футболка так и не отстиралась, на что он сам лишь печально вздохнул, обреченно провожая недавно приобретенный элемент гардероба в мусорку. Будь там маленькое пятнышко, он бы носил дальше, в общем-то, но удивительным образом эти тени расползлись в огромное сине-фиолетовое пятно, которое было совершенно невозможно вывести, а если и возможно, то он сам не знал как. К тому же купить новую было сравнительно быстрее и дешевле, чем спасать эту.
Работы был непочатый край, сколько бы они всем IT-отделом не пахали, а как-то все это дело не стремилось к концу. Системников было до безумного много, каждый из которых требовал к себе внимания. Радовало только то, что все компьютеры были новые, что позволяло избежать хотя бы внутреннего осмотра, ограничиваясь беглым взглядом и приступая к превращению обычного компьютера в компьютер исключительно рабочий. Главное в процессе было не отвлекаться на чай или кофе, а то так работа бы шла еще медленней. В общей сложности весь отдел стоял на ушах, весь офис вообще стоял на ушах, так как к тому же еще и был период отчетности, которой, слава всему святому, Парк никогда не занимался и честно говоря не планировал. Его вполне устраивало носиться с системными блоками и молиться на процессор, подобный расклад вообще был в какой-то степени великолепен, если бы не факт того, что с каждым часом, проведенным за работой, он все больше собирал на свой стол, из-за чего постепенно превратил его в Эверест нужных и не очень предметов. Там можно было найти даже ручной пылесос, который он так и не убрал с того самого момента, как ковырялся в старом, умирающем блоке.
-Ты тут зимовать собрался, Парк? -от чужого голоса он невольно вздрогнул, по привычке напрягаясь всем телом, словно готовясь резко стартануть со своего места и удрать так, чтоб только пятки сверкали. Старые заморочки и, возможно, что даже привычки, давали о себе знать, но парень старательно сделал вид, что на самом деле все нормально и он просто не ожидал, что с ним еще кто-то остался. По факту так и было, день уже стремился к концу и все убежали по домам, только заметив, что рабочий день был окончен.
-А, да нет, с этим закончу и пойду, -программист улыбнулся, снова погружаясь в установку и заодно немного разбирая свою импровизированную гору по местам, большей частью потому, что он искал свою кружку и болванки, которые были безнадежно погребены где-то под всем остальным.
-Ну смотри, а то я не удивлюсь, если завтра с утра найду тебя на этом же месте спящим. Чао, -его начальник, Уильям, а если сокращенно, то Уилл, как-то сразу стал относится к Вейлону нормально, изначально обращаясь к нему на "ты" и располагая к себе всеми возможными способами. Если сравнивать его с Блэром, то можно было просто молиться на таких великолепных, прекрасных начальников. Он не задирал носа и вообще, работал так же, как остальные, а судя по тому, что уходил только сейчас, когда рабочий день уже окончен и все ушли, можно было судить о том, что он даже более работящий, чем некоторые. Так или иначе, а Парку было легко тут работать, да и вообще не было никаких напо... а нет, постойте, Глускин, да. Было напоминание. От одной мысли об аналитике по спине прошелся табун холодных мурашек, ассоциирующихся только с прошлым. За два дня он успел по крайней мере привыкнуть к мысли о том, что Эдди не стоит так уж прям бояться, по крайней мере, можно попробовать относиться к нему, как к коллеге из другого отдела, может, здороваться по утрам и прощаться, но этим и ограничиться.
Установка прошла довольно быстро, а до закрытия офиса оставалось еще часа два-три точно, так что в планах программиста было как минимум выпить хорошего кофе, а то он действительно уснет прямо на этом столе, даже не успев собраться домой. К тому же дома у него кофе кончился, а идти покупать новый было несказанно лень, к тому же ведь его еще и заваривать надо, а потом мыть за собой посуду. Нет-нет, лучше он выпьет кофе тут, а дома только поест. А что у него там с едой, кстати?.. Вот зараза - теперь при любой, кажется даже самой простой и обыденной мысли он вспоминал об Эдди. Теперь и еда касалась тех тем, которые автоматически перебрасывали на персону экс-маньяка. От подобного стечения обстоятельств мужчина аж зубами скрипнул, таки наконец-то находя свою чашку под грудой инструкций и ящиком с инструментами, который нарисовался тут по очень сомнительным и непонятным причинам.
Пустая комната отдыха, заполненная теплыми лучами уходящего солнца как-то быстро разморила айтишника, который совершенно не понимал своей усталости и степени боли в спине, пока не оказался на пустом диване, таком подозрительно мягком. Он как-то и сам не заметил, как вместо того, чтобы налить себе кофе, а ведь это был его изначальный план, он остановился на пол пути, решив немного посидеть на диванчике. Довольно быстро сидение перетекло в лежание, а там он и вовсе не заметил, как задремал, вырубаясь, кажется, еще на полпути до плоскости дивана. А ведь до закрытия еще добрых два часа... Эта мысль дала какую-то ложную надежду на то, что ему хватит всего пятнадцати минут сна, а потом он сразу же попьет кофе и уйдет домой. Но когда тебя дома никто не ждет, к чему туда спешить?
[AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]

Последнее время все сны Вейлона так или иначе были темными и пустыми. И чем глубже был сон, тем лучше он ощущал, что погружается в плотную тьму, тягучую, похожую на деготь, утекающий между пальцев и оставляющий характерные черные пятна. Он действительно высыпался, кошмары его мучили, не давая подолгу уснуть, не позволяя уснуть сразу, стоило ему очнуться от очередного страшного сна. И если бы проблемы были только в том, что ему нужно было долго засыпать и что было тяжело уснуть снова, проснувшись. Основная проблема была в том, что он словно бы не спал. Было такое ощущение, будто он просто перемещался в Маунт-Мессив. Все было так четко, так реально, он был готов поклясться, что чувствует запах гниения и крови, но просыпаясь на утро без этих запахов, Парк порой начинал думать, что ему снится нормальная жизнь, а не наоборот. Конечно, когда он начинал взаимодействовать с окружающим миром, то понимал, что это не так, но легче от этого не становилось. Было такое ощущение, словно он не спал, а действительно всю ночь бегал, содрогаясь от страха и отвращения к тому месту, в котором был вынужден прибывать. Но, волшебным образом, кошмары отступили, позволяя войти в жизнь пустоте, приятной окутывающей тьме, обогревающей и согревающей по ночам.
Программист так и не понял, как же он умудрился провалиться в столь глубокий сон, но каким-то образом все же проспал он достаточно времени, раз его начали будить. Хотя, постойте, кто же начал будить в таком случае? Вряд ли это мог быть кто-то из офиса, разве только охранники, все остальные должны были разойтись по домам. Так или иначе глаза он открывал неохотно, едва осознавая реальность, вылезая из тягучей тьмы на свет, щурясь на это неприветливое жжение в глазах от слишком яркого, по его мнению, помещения. Тьма тянулась, отпуская свои щупальца, позволяя вылезти и пойти дальше, но только до Вейлона дошло, кто его будил, как инстинкты сработали вперед него. Он отлично помнил все свои кошмары, которые, можно считать, закончились от силы неделю назад, а потому подобные пробуждения, особенно с учетом, что его трясли за плечо, не могли вызвать иной реакции. Он все еще был весь на взводе, готовый в каждую секунду рвать с места, если нет возможности защищаться. Однако, это было не самым лучшим видом пробуждение, потому что так, глядишь, убьешь кого-нибудь и не заметишь. Но тут все было весьма предопределено, лицо Глускина, даже не обработанное, без шрама, пропитанного кровью и гнилью, без покрасневших от лопнувших капилляров глаз, он все равно выглядел предательски знакомо и перед глазами сразу вспыхнула картинка из кошмаров, из лечебницы, и... в общем, он оборонялся и, собственно, у него на это явно были причины, так что он не должен чувствовать себя виноватым. Так почему же чувствует?
-А чего вы подкрадываетесь? -с места в карьер, сразу решая, что лучшая защита это... ну да, нападение, вот она ирония. На самом деле чем больше он приходил в себя, полностью просыпаясь, тем больше понимал, что на самом деле с позиции жениха он совершенно не имел поводов бить того, даже если он подкрадывался. Но черт возьми, отшибленная память еще не повод вот так вот подкрадываться к человеку, который помнит экс-маньяка только исключительно как того, кто бегал за ним с тесаком и обещал убрать всю вульгарность. Вот что-что, а "вульгарность" ему еще пригодиться, это все-таки важная часть организма, все такое.
Вид аналитика, держащегося за скулу, устраивал явно больше, чем наливающийся синяк. Айтишник четко ощутил свою вину, хотя весь его внутренний мир протестовал против подобного развития событий, совершенно не считая Парка виноватым в увечье на лице Эдди. Но, однако, если тот ничего не помнит, то и по морде ему давать, по большому счету, не за что, особенно при учете, что разум пытался доказать, что это всего лишь самооборона. От чего только обороняться, если к нему вроде подошли без колюще-режущих предметов, без любых тяжелых предметов и вообще, с намерением его разбудить, чтобы потом Вейлон не имел дело с охранниками и в итоге с начальством. Да, он определенно ощутил себя виноватым.
-Ну, теперь вы точно обязаны меня чем-то напоить, а то такого удара судьбы я не переживу, -техник пару раз моргнул, не совсем понимая, о чем идет речь, видимо он все-таки еще не до конца проснулся. Однако, когда смысл фразы до него дошел, он чуть не задохнулся от нахлынувшего страха и возмущения. Пить, да с... а, собственно, опять нету видимых причин. К тому же он действительно виноват, бить в морду сразу же, стоило только завидеть, было очень опрометчивым решением, которое теперь темным синяком красовалось на чужой скуле. Вот надо подумать, сколько бы он раньше отдал, чтобы увидеть подобное зрелище, дабы с удовольствием посмотреть на целиком разукрашенное в синяках лицо. А теперь он ощущал себя исключительно виноватым, хотя и гордость возмущалась, заставляя насупится, мол, "а чего это вы сами тут ко мне под руку лезете, а потом ждете возмещения убытков".
-И что вы предлагаете? -состроив из себя главного дурачка планеты, он неловко провел по сжатому кулаку рукой, с каждой секундой ощущая себя все более и более виноватым. Черт возьми, Парк, ты ощущаешь себя виноватым перед маньяком. Да, перед бывшим маньяком, но какая разница! - мысленно возмущалось сознание, однако, слушать его было бессмысленно, сознание сейчас слишком сильно путалось в своих показаниях и решениях, а потому верить ему просто так не стоило. Тут действительно надо было либо как-то загладить вину, чтобы раз и навсегда об этом забыть, либо же считать себя обязанным тому, кто едва его не убил. Это если забыть тот факт, что Вейлон подвесил этого психа канатами и... так, об этом лучше не думать, а то вдруг какой-нибудь разум роя заставит вспомнить и Глускина, а уж за попытку убить его по голове точно не погладят, даже если все остальное и не вспомнится.
-Ну, может, в бар? -он снова хлопнул ресницами, не совсем понимая, что ему сказали, но в этот раз смысл фраз дошел достаточно быстро. А ведь действительно. Может стоит просто узнать нового Эдди получше? Может быть все же все не так плохо и имеет смысл перестать бояться? Увольняться уж больно не хотелось, а иного способа избежать столкновения просто не было.
-Ну, может и в бар, -Вейлон развел руками, старательно пытаясь отвести взгляд от чужого синяка, одновременно  этим поднимаясь с дивана и поправляя одежду. Хотя, сложно поправить то, что безнадежно смято, потому что у него была очень мудрая философия по жизни: "зачем гладить, если оно все разгладится на мне?", -Только я тут ни одного бара не знаю, -честно признался тот, хоть и с недоверием относясь к выдаче подобной информации. Еще бы он знал, пить в барах накладно, к тому же потом еще до дома дойти надо, а вот купить бутылку и выпить ее в одно лицо дома было куда более удобно.
[STA]Darling[/STA][AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]

Ощущение вины относительно бывшего маньяка явно не нравилось Парку изначально. Он просто не понимал, как можно так отчаянно себя винить за несчастный синяк, тем более, что, если подумать, в Маунт-Мессив это была просто его голубая мечта - врезать Глускину. И вот, когда эта мечта воплотилась, пусть и с опозданием, он столкнулся с тем, что бить было и не за что. Более того, то, каким недоумевающим, удивленным взглядом на него смотрели... Черт возьми, ну как, как можно забыть весь тот ужас, который творил? Как вообще можно забыть что-то подобное и потом быть таким ужасно приличным, сдержанным и невинным. У айтишника просто не было слов для выражения своих эмоций, он исключительно зарывался в своем сознании, не зная, что ему теперь делать и с какой вообще стороны себя оценивать, если он смутился, действительно смутился того, что ударил. Потому что, действительно, не было причин, да и он не мог сказать, что ему очень уж хотелось кого-то бить на тот момент. В общем, если говорить откровенно, то сознание пыталось разорваться на две части - месть за прошлое и трезвая оценка настоящего. То есть, если бы аналитик что-то помнил, да еще вдобавок к тому пытался бы действительно что-то сотворить, пока Вейлон спал, то да, был бы реальный повод его ударить и причем не один раз. Но если смотреть трезво на то, что происходило в действительности, то он просто ударил человека, который в каком-то роде хотел ему помочь, спасти от дисциплинарного взыскания.
До паба он явно дошел чисто по инерции следуя за Эдди, так как собственный размышления его порядком отвлекали от происходящего, что, надо сказать, было даже хорошо. Стоило ему осознать, на что он подписался, как неуверенности солидно прибавилось, зато прибавилось не дюжего желания выпить, да, пусть в компании маньяка, но все же.  В конце-то концов, может ему действительно теперь можно доверять? Может вся паника это лишь зависть, что хоть кому-то удалось забыть Ад, в отличии от него самого? Черт его знает, но алкоголь точно расставит все на свои места и заставит расслабиться. Он даже перестал жалеть, что согласился лишь из чувства вины и смущения.
-Побег? Да мы от туда уползли, а не сбежали, -неуверенно и достаточно тихо произнес тот, хоть и знал, что никто не слышит, да и вообще, не слушает, окружающие редко лезли просто так в чужие разговоры, по крайней мере, если не орать на всю Ивановкую. Да уж, Парк многое знал о том, что такое побег и как на самом деле надо сбегать. От воспоминаний о таких больших забегах, какие только можно представить, он даже ощутил, как горят легкие, но всего на мгновение. Возможно его бы ждало неплохое будущее спринтера, если бы он этим занялся и если тренер знал, как его мотивировать. Да уж, тренер бегающий за мной с ножом явно будет отличной мотивацией... -мысленно хмыкнул парень, решая все-таки отбросить все свои мысли и попробовать взглянуть на своего старого знакомого под другим углом. Возможно все не так уж и плохо, на самом-то деле, может быть забыв о своем безумии он стал совершенно нормальным человеком, у которого нету никаких дополнительных планов на тело Вейлона. Да, определенно, при первом взгляде не скажешь, что этот человек мог делать из мужчин женщин... Единственным напоминанием был шрам, который напоминал, видимо, больше ему самому, чем его хозяину.
От голоса подошедшей официантки он непроизвольно напрягся, чуть не подпрыгнув на месте, к неожиданным появлениям у него до сих пор было очень предвзятое и настороженное отношение. Однако, когда техник понял, что это лишь миловидная девушка, готовая принять заказ, он сразу успокоился, неловко улыбнувшись в знак извинения за свою нервность. Благо, работницы пабов видят много всего разного, а потому ему лишь улыбнулись в ответ и вернулись к своей основной цели, принятию заказа. Который, к слову говоря, он решил полностью доверить жениху, все-таки это ведь жест извинения, так что заказывать логично тому, кому эти извинения нужно было преподносить.

-Так ты совсем ничего не помнишь? -спустя несколько опрокинутых в себя рюмок IT-специалист явно стал куда более разговорчивым и спокойным, перестав относиться к каждому движению Глускина с напряжением и готовностью сию секунду сорваться со своего места. Глядишь допьют они эту бутылку и он вообще успокоиться и перестанет так нервничать без повода. В конце-то концов кто-кто, а Эдвард еще ни одного повода усомниться в своей нынешней адекватности не давал. Точнее как, была пара знакомых взглядов, но они быстро сменялись обратно, заменяясь полностью осмысленными и спокойными, даже виноватыми. Так что... возможно, все не так плохо, как изначально казалось самому Вейлону. Ну или в нем начинал говорить алкоголь, к которому он так привык за последнее время. Правда обычно он засыпал с пустой бутылкой в обнимку, но небольшая перестановка вещей состояния блаженного опьянения не портила.
-Ну, то есть как ты вообще тут очутился то? И с какого момента ты что-то помнишь? -опрокинув в себя очередную полную до краев рюмку, он блаженно выдохнул, рассматривая симпатичную бутылку захмелевшим взглядом. И зачем делать бутылки такими красивыми? Их же потом выкидывают или разбивают... Хотя, да, зависит от прочности стекла. Но об чужую голову такую ведь можно разбить? Так, стоп, а к чему это я об этом подумал? - пьяная хмурость Парка - отдельная песня. Он чем-то становился похож на ребенка, которому не дали конфету. Но так уж вышло, что в пьяном состоянии его хмурость переставала быть сердитой и хоть немного грозной. Это было скорее непонимание и детское "что" и "почему" в одном выражении лица. Однако, хмурость эта долго не продержалась, так как он увлекся рассматриванием Эдди. Шрамов он не боялся, их первоначальный вид пугал намного больше, особенно в сочетании со светящимися от ночного видения камеры глазами, так что смотрел вполне спокойно. Экс-маньяк выглядел очень... хорошо, для того, кто выбрал из психиатрической лечебницы. Он выглядел даже отлично. Дорогая, идеально выглаженная рубашка, идеально сочетающийся с ней и общим костюмом галстук... В общем, сейчас Вейлон даже задумался, как это такого товарища занесло в такой посредственный офис? Ведь не просто же так Глускин заслужил свой нынешний пост, было ведь какое-то умение, талант, что ли. Однако, мысли не очень-то собирались в кучу, оставались только какие-то расслабленные, не нагруженные страхом и воспоминаниями о прошлом. Даже место для смеха и шуток нашлось. Отлично, вечер, переходящий в ночь, обещает быть хорошим и долгим, и, надо сказать, впервые он действительно был рад компании этого бывшего маньяка.
[AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]

Вейлон был пьян. К гадалке не ходи, пьян он и вот ты тресни. Причем не в смысле физического опьянения, а в смысле психологической расслабленности. Ему в какой-то момент даже начало казаться, что на самом деле, все те страхи, что у него возникали при виде Глускина, лишь сущий пустяк, отголосок прошлого, так болезненно напоминающего о себе. Но на то оно и было "казаться", потому что по факту он в этом был не уверен даже в пьяном виде, хотя, за одну выпитую бутылку, он таки солидно поменял свое мнение о собеседнике, с которым пил. Пьяные мысли ворочались с трудом, но все же подавали некие признаки жизни, а потому все сходилось к тому, что, пожалуй, прошлое нужно оставить в прошлом, иначе бегать придется всю жизнь, а он вроде и так свой пожизненный марш-бросок уже выполнил, его психика просто не выдержит новых побегов. Он ведь и так с трудом забыл Лизу и детей, теша себя мыслью, что они счастливы, живут в покое и безопасности. Чем дальше от самого Парка, тем безопаснее. По крайней мере он смог принять тот факт, что больше никогда их не увидит и от того спать стало намного легче. Да и жить тоже.
-Ой, дураки, ну их, -вяло махнул рукой на коллег тот, коротко смеясь, -Надо же мыслить шире, зачем так ограниченно воспринимать человека? -айтишник на удивленный взгляд только пожал плечами, несколько теряя нить своего невероятно умного изречения, кусок которого явно утонул в прошлой рюмке, -Они даже из приличия здороваются так, словно они смертельно больны, а завтра начнут ходить по домам с просьбой мозгов... -еще раз махнув рукой, он незримо закрыл эту тему, потому что мысли на этот счет окончательно вылетели из головы с очередной стопкой, закинутой внутрь. Горло приятно жгло, а разум очищался от любых предрассудков и особо острых воспоминаний. Он вообще очень любил это ощущение покоя, когда перестаешь даже помнить, что не так, когда получаешь короткую иллюзию того, что все прекрасно и жизнь твоя прекрасна. Правда на утро все прекрасное поспешно скатывалось к тому, что голова была квадратная и готова была лопнуть, как воздушный шарик с водой, забрызгав все и всех в округе.
Техник снова вернулся к прослушиванию истории Эдди, очень отдаленно понимая, что могло произойти, чтобы получилась такая ситуация. Он ведь до сих пор не мог понять, как вообще можно было слезть с этих труб, да еще при учете, что там вроде были канаты... А как же необходимая операция? Ну, там же явно нужна была бы операция в таком случае. В общем, он сильно расходился в догадках, не в силах даже вообразить, что такого могло случится. В любом случае, сейчас голова просто отказывалась об этом думать, она лишь воспринимала информацию, автоматически считая ее правдивой, так как смысла врать, ну, банально не было. Да и к тому же из двоих сидящих весь ужас Маунт-Мессив помнит только один, хоть и пережить все это пришлось вместе.
-Ну, тогда за новую жизнь, -Вейлон усмехнулся, с большим удовольствием опрокидывая в себя новую дозу и отмечая, что красивая бутылка уже стала просто пустой бутылкой. Спиртное в ней закончилось, там оставалось все на две рюмки, можно считать, что на последний тост. И теперь надо было определить, как ему добраться до дома и доберется ли он до него, если выпьет еще бутылку. Что-то ему подсказывало, что стоило как-то думать об этом уже сейчас, а то потом проснется на лавочке в парке, укрытый газеткой, к тому же с похмельным синдромом и помятый на одну сторону лица. Нет, такой расклад вещей не годиться, хотелось все-таки спать на кровати. Правда он и с кровати утром встанет в похожем состоянии, но там хотя бы есть таблетки, вода и возможность залезть в душ на час и просто просыпаться под струями воды, приходя в себя. Благо, на работу было не надо, выходные он не должен был работать, так как все успел за то время, что было дано. Просто когда тебе некуда торопиться нет ничего особенного в том, чтобы задерживаться подольше на работе, каждый раз уходя под осуждающие взгляды охранников, чудом успевая до закрытия офиса и момента, когда ему назначат дисциплинарный штраф. Зато выходные были свободны и можно было свободно ничего не делать целых два дня. Парку эта мысль нравилась, мысль о ничего-неделании вообще обычно всем нравится.
-А вообще, ты нормальный мужик, глупости все это, -заключил, невпопад, тот, дотягиваясь до тарелки с лимоном и отправляя одну дольку в рот, прихватывая ее зубами и вытягивая весь сок, только после этого кусая и оставляя в итоге лишь тонкую полоску кожуры, отправленную обратно на тарелку. По меньшей мере он сейчас был как никогда доволен, а если брать по максимуму, то уровень спокойствия и такое редкое отсутствие в голове паранойи, очень даже походило на вполне солидное счастье. Возможно, если бы он сейчас понимал, что это лишь кратковременное явление, стало бы несколько лучше. Но отсутствие страха и паранойи действительно радовало и давало какую-то свободу, что ли. Даже дышать было как-то легче. К тому же он впервые за долгое время смотрел на экс-маньяка открыто, спокойно, даже с легкой улыбкой и определенным доверием в глазах. Временами его даже накрывало желание коснуться шрама, словно проверяя достоверность того, что он видит, но данные мысли исчезали так же быстро, как и появлялись.

IT-специалист на ногах держался совсем неуверенно, все время намереваясь не то сползти по стене вниз, не то рухнуть плашмя на асфальт. Оплатив счет и вывалившись, да, именно вывалившись из бара, он пытался сообразить, как бы ему добраться домой, при этом цепляясь за так же некрепко стоящего на ногах Глускина, как утопающий за спасательный круг.
-Еще минут двадцать пешком, точнее, ползком, -усмехнулся тот, пытаясь всмотреться в темноту дороги и разглядеть хоть что-то в свете фонарей. Нет, видеть ему особо было и не надо, просто он до последнего верил, что дом может материализоваться из неоткуда, появившись совсем близко. Настолько близко, чтобы можно было почти сразу вползти в свою квартиру и рухнуть в постель. Надо сказать, за сохранность вещей он совсем не переживал, думая, что, в общем-то, мятое на нем отлично разгладится потом. Он всегда был такого мнения, вещи гладила всегда Лиза, а он как-то с утюгом не дружил с тех пор, как уронил эту махину себе на ногу. И ведь еще повезло, что утюг в тот момент был холодный, а то, вероятнее всего, он бы даже жене запретил приближаться к этому устройству. Вейлон много с чем не дружил. С утюгом, с плитой... Зато починить то или другое вполне себе мог. Ну, хоть машинкой стиральной он умел пользоваться и то благо на его голову.
[AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]

Пить, но не пьянеть, это, пожалуй, худшее наказание в жизни, по крайней мере так думалось самому Вейлону. Ну, ровно до тех пор, как появилась необходимость стоять на двух конечностях, а не падать на все четыре. Впрочем, некоторое время он вообще порывался рухнуть прямо на живот и так остаться. Большого желания лежать пластом, конечно, не было, но на пьяную голову и асфальт покажется мягкой периной. По крайней мере это не казалось таким страшным, даже наоборот, тело стремилось принять горизонталь как можно скорее, в том числе и в лифте, когда, кажется, он уже в действительности заснул. Сложно было не начать дремать, когда велико-философские беседы были просто неисполнимы, так как язык просто отказывался ворочаться, даже на такие простые панибратские речи. Да и Глускин был чертовски удобной подушкой, особенно в таком небольшом лифте. Или это он только казался небольшим, потому что Парк усердно стремился сменить вертикаль на иную плоскость... Так или иначе, а заснул он едва только эта плоскость была достигнута. Это тот самый сон, который приходит еще во время полета до подушки, в данном случае еще во время полета до пола. Он еще пытался что-то сказать, ответить, вообще произвести какие-то действия, но все это было тщетно, пьяный сон крепче любого другого и забирает гораздо быстрее, да еще так, что потом не добудишься, если не постараться.
Стоило только ощутить спиной мягкость кровати, даже сквозь крепкую дремоту, как разум окончательно отключился. Тараканы закрыли жалюзи, погасили свет и включили свое кино, с удовольствием показывая его спящему. Если последнее время он спал вообще без сновидений, постоянно проваливаясь в густую темноту, то в этот раз сон был не просто сладок, а прямо таки горяч. Завязанные глаза, руки, привязанные к изголовью кровати, от чего все движения сразу же сходят к минимуму и остается только ощущение, обостренное от невозможности увидеть. Он определенно лежит обнаженный, от чего невольно становится холодно, но стоит только едва поежиться, как горячие руки касаются живота, нежно оглаживают, спускаются ниже, проводя по бедрам. У Вейлона мгновенно пересыхает в горле от таких дразнящих игр. Он не видит ту, что так его дразнит, но уверен, что это по меньшей мере гимнастка, о чем говорили немного шершавые ладони. Гимнастка... стройная, подтянутая, невероятно гибкая, и, конечно же, даже сложно представить, что она может вытворять благодаря своей гибкости. Вероятно, каждый мужчина желает увидеть в своей постели подобную гибкость, проворность, такую изящную красоту, на которую были потрачены годы и силы. От этих мечтательных и еще более возбуждающих мыслей отвлекает горячие дыхание, обжигающее чувствительную кожу, и не менее горячий язык, заставляющий Парка шумно выдохнуть, задохнувшись в собственных ощущениях. Воздух почти сразу показался таким же горячим, как и рот, доставляющий столько невообразимого удовольствия. И он бы пожелал, чтобы этот сон не заканчивался как можно дольше, если бы у него была возможность его задержать.
Айтишник проснулся прежде, чем успел разобрать очертания той, что стала его спутницей на ночь. Он только оказался свободен в касаниях и лицезрении, но не успев привыкнуть к свету, ничего не увидел, очнувшись... явно не у себя дома. По крайней мере он не помнил, чтобы у него дома была такая большая кровать и к тому же он совершенно не помнил такого делового, шикарного оформления в своей квартире. Если вспомнить, то у него в комнате вообще царит скорее мрак, чем свет. Единственное освещение, как правило, телевизор или же монитор, так как он порой вел себя, как настоящий человек из склепа. У стола, разумеется, частенько собиралась посуда, в первую очередь чашки, в огромном количестве скапливаясь вокруг и занимая львиную долю пространства. Потом, конечно, он все собирал и мыл, но надо сказать, что это "потом" случалось у него редко и в тот момент, когда было просто некуда ставить тарелку с едой или становилось банально неудобно работать, так как была угроза разбить что-то из посуды.
Пару раз глупо моргнув, он сел на постели, рассматривая окружающее его пространство и силясь вспомнить, что же вчера было такого, что он теперь ничего не мог вспомнить. Голова чудовищно болела, причем так, словно из нее пытался вырваться по меньшей мере динозавр, а по большей дракон. Причем последний, вылупившись, сразу собирался все вокруг сжечь к чертям, так как все было и правда слишком светло для похмельного утра. По крайней мере теперь Парк мог свободно сказать, что напился он хорошо. Но раз он не у себя дома, то где?
С кухни слышался запах еды, горячей, свежей и, что самое прекрасное, совершенно точно не покупной. Этот запах он научился отличать давно, Лиза каждое утро готовила ему еду, а потому он отлично помнил, насколько прекрасно пахло на кухне и во всей квартире. Он уже порядком отвык от горячей пищи, которая готовилась не наспех. Сам он из горячего готовил только...ммм... пельмени и яичницу. Ну, мог, конечно, приготовить и что-то более приближенное к хорошему питанию, но ведь это надо торчать на кухне, а потом еще гору посуды мыть... В общем да, готовить он не умел от слова "совсем", а потом совершенно не дружил с плитой, отношения у них были прямо таки очень прохладные. Возможно потому, что он пару раз забывал кастрюлю с пельменями на огне, а потом приходилось отдирать пригоревшие ко дну пельмени... Черт его знает. Но отношения так и не сложились.
Привлеченный этим запахом, IT-специалист медленно и тихо шел в сторону этого самого запаха, в итоге выходя на кухню. По пути он цеплялся взглядом за вещи, пытаясь вспомнить, как же он все-таки оказался в чужой квартире и вообще, в чьей. Однако, стоило ему услышать пение, как он сразу же вспомнил. Правда, возмущенный и удивленный возглас в нем сразу же затих, так как в интонации и словах этой песни...
-Женись сынок и ты увидишь, как счастлив можешь быть, -у него все внутри похолодело. Эта та самая песня, которая была главным ужасом долгое время. Кошмары об этом швейном цехе, об этой "операционной" и подвешенных к потолку жертвах. Все они были наполнены этой проклятой песней, звучавшей с такой бережностью, любовью, счастьем, словно это была не просто песня, а прямо таки исповедь или светлое наставление по жизни. И то, что сейчас она звучала почти так же, заставило Вейлона побледнеть ровно до цвета потолка. Он начал разрываться между желанием сбежать, как последний трус, как он умел, и желанием срочно прервать этот сеанс воспоминаний в голове Глускина. Однако то, что на кухне явно очень много ножей и вообще острых предметов неплохо так останавливало любые порывы. Да, парень банально трусил, он просто не знал, что ему делать, если вот сейчас этот маньяк схватится за здоровый нож для мяса. Пока он будет открывать дверь и вообще пытаться выбраться, его уже десять раз убьют, сделав из спины решето.
[AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]

Вейлон когда-то давно был прямо таки образцом хорошего отца и мужа. Он почти ничего не боялся, если не учитывать всяких мелочей, слабость перед которыми была у каждого, вроде страха темноты или узких пространств. К тому же он действительно любил детей и жену, любил всем сердцем и в первую очередь ради них пошел работать в Маунт-Мессив. Да, его просили держать рот на замке, к тому же никуда особо не пускали кроме определенных пунктов, но зато платили исправно и много, что могло позволить семье не нуждаться. Жена наконец-то могла себе позволить некоторые женские слабости, в виде модных туфель или дорогой, хорошей косметики, а дети могли получить хорошую похвалу за хорошие, ясное дело, дела. Все могло быть так красиво, идеально, хоть вешай картину маслом на стенку. Но на то и существует реальность, чтобы в определенный момент бить обухом по голове. В итоге после этого удара некоторые детали его характера и восприятия сильно поменялись. Темнота для него была теперь страшным врагом, с которым он примирился с трудом, спустя почти год после того, как зажил спокойно. Не сказать, что Парк стал однозначно труслив, он наоборот теперь на многие вещи смотрел намного спокойнее, привыкший к куда большим ужасам, чем тарантулы и литры искусственной крови в боевиках, однако, после возвращения он ко всему относился настороженно и кажется заранее был напряжен так, словно готов сорваться с места в каждую секунду. По факту оно так и было, он действительно всегда был готов в любой момент подскочить со своего места и унестись прочь, так быстро, как только может. Какое-то время назад он даже осматривал помещение на предмет отходных путей в случае чего, но со временем эта боязливая привычка исчезла. Он стал более расслабленным и уже намного легче доверял окружающим, к тому же перестал во всем видеть свою погибель и тени прошлого. Однако в случае любой, даже придуманной им опасности, когда он увидел на нее только намек, парень автоматически напрягался всем телом, превращаясь в запутанный комок нервов и начиная с такой тщательностью выбирать слова и продумывать действия, последствия, что сам Шерлок бы позавидовал такой внимательности и щепетильности. Вот и от песни, от малейшего намека, что к экс-маньяку возвращается память, он напрягся, судорожно соображая, что ему теперь делать. Однако на него не налетели с ножом, даже не попытались задушить на месте, как подумалось самому айтишнику, когда к нему протянули руки. На деле это было больше похоже на... переживание? Заботу? От подобных сравнений он опешил еще больше, начиная видеть теперь в этом замаскированную угрозу, мысленно поражаясь возможному хитросплетению мыслей Глускина. Конечно, когда ты привык бояться человека и при одном его виде делать ноги очень сложно перестроиться, даже если ты знаешь, что теперь этого вроде делать не надо. К тому же, его же приютили, вот, даже завтрак поставили и не дали убиться посредством столкновения с тумбочкой.
-Эм... Я... -громкий стук бутылки о стол заставил его невольно подпрыгнуть на месте, глупо хлопая глаза, словно пытаясь взлететь на ресницах, -О, -многозначительно и высокоинтеллектуально выдал тот, задумчиво глядя на запотевшую бутылку, по которой очень соблазнительно скатывались крохотные капли. Только сейчас он осознал, насколько сильно хочет пить, -А, -еще более философски изрек тот, наконец-то неуверенно притягивая к себе бутылку, делая неспешный, но жадный глоток, при этом не отрывая взгляд от Эдди, -Спасибо.
Что-то было не так. В голове смешивались какие-то мысли, а затылок немного болел от потугов вспомнить как же они все-таки добрались до квартиры аналитика. Однако разум усердно не давал никакой информации, отзываясь лишь глухой болью в ответ на попытки и чем-то вроде "мы закрыты на обед". Что-то из подсознания ему подсказывало, что если он вспомнит, как они дошли (или доползли?) до квартиры, ему решительно не понравится результат воспоминаний.
Так или иначе мысли его сейчас сосредотачивались на глотках, теперь уже ставших куда более крупных и жадных. Крепость алкоголя его уже давно не смущала, так как обычно каждый вечер проходил в обнимку с бутылкой чего-нибудь крепче, чем пиво. Как правило это был виски, причем не всегда хороший и качественный, но, надо сказать, далеко не всегда было время размышлять над качеством напитка, порой его так накрывало воспоминаниями, что единственной целью было просто что-нибудь выпить и не столь важно что. Удивительно, что он не пил бензин или солярку, так как от них в теории тоже можно неплохо опьянеть, разве что потом крыша уедет и очнешься с язвой в больнице. Может это его и останавливало. Хотя пил он на голодный желудок, что тоже не способствовало нормальной работе желудка.
В определенный момент IT-специалист подавился новым глотком, широко распахивая глаза и убирая от себя бутылку, с шоком всматриваясь в лицо Глускина. Видимо память вернулась с обеда и услужливо подкидывала воспоминания. По началу они совершенно ему не мешали, так как он не находил в этом ничего особенного, друзьям свойственно в дрова пьяными вырисовывать пируэты, опираться друг на друга в процессе ходьбы и подъема на лифте... Однако то, что всплыло следом заставило его чудом не выплюнуть глоток, успев лишь закашляться. Воспоминания были больше похожи на кадры из фильма, они шли по очереди, не вспышками, а ровной дорожкой, в итоге которой Вейлона обуяли стыд, злость, ярость, вполне невинное смущение и желание убить хозяина квартиры на месте. Глазами он лишь бегал по лицу сидящего, ошарашенно, пораженно, так, словно он был побитым щенком, которого к тому же выкинули под дождь, но щенок быстро стал рычать и выпячивать клыки, грозясь прокусить руку тому, кто ее протянет. Он никогда не скрывал своих эмоций, так что и сейчас не пытался, а потому у него на лице был такой калейдоскоп, сменяющийся каждую секунду, что, возможно, смотри он на это со стороны и спокойно - сам бы поразился тому, что такое вообще возможно. В итоге барабан остановился на секторе "злость" и парень непроизвольно сжал бутылку, словно готовясь ее раздавить. От натуги от заскрипел зубами, с силой прикусывая нижнюю губу и пытаясь заставить себя не убить аналитика прямо в данный момент. Конечно же, как этот маньяк мог измениться, все это брехни, как он вообще мог поверить во что-то подобное? Может быть он вспомнил что-то или забыл, не столь важно, но все равно остался тем же маньяком, просто видимо стал хитрее и осторожнее, что свойственно однажды пойманным за своим делом.
-Ты... -злобно процедил тот, отпуская несчастную бутылку из рук и резко забывая обо всех своих страхах и мыслях, которые были до этого. В его голове концентрировалось шумное и громкое: "нет, я не мог этого сделать, я не такой!" из песни "у меня же жена, дети". В общем и целом его мозг просто отказывался принимать подобную информацию, сразу бросаясь в наступление, с желанием как минимум врезать по этой физиономии, -Ну и что ты теперь будешь делать?! -он вскочил с места, вместе с тем уронив стул на котором сидел. Вейлон дышал шумно и глубоко, словно дракон, готовящийся извергать пламя. Создавалось впечатление, что вот-вот появится пар и языки пламени, -Объявишь меня своей невестой?! Что? -он не кричал, нет, конечно не кричал... скорее орал, громко и истошно, потерянно, обиженно, как маленький ребенок, который узнал о том, что родители разводятся, -Ты... Ненавижу, -не сказал, буквально рыкнул айтишник, с громким стуком отталкивая мешающий ему стул и проходя в коридор, быстро надевая кеды и хватая куртку. Он бежал. Потому что в момент ярости в нем проснулся страх, что ему ответят, а увиденный за спиной Эдварда нож не прибавлял ему оптимизма, резко поубавив пара, но добавив к нему страх за свою шкуру. А потому он просто сбежал, так быстро, как только мог. Он даже не стал ждать лифт, предпочитая сбежать по лестнице, дабы исключить шанс того, что он столкнется с этим... маньяком еще раз.
И чем я думал, честное слово!? Маньяк, он просто маньяк. И никогда не изменится. Он должен был умереть, -с ненавистью подумалось ему прежде, чем он поменял бег на шаг, поняв, что находится уже почти рядом со своим домом. Оказывается, что он все это время бежал. Поразительно, как у него хватило сил. Легкие горели изнутри. А так же у него горела шея, уши и щеки. Ему было стыдно. Стыд и злость - скверное сочетание, -Ну я покажу тебе... ты не сделаешь меня своей невестой. Не в этот раз, гад -зашагав увереннее, он выпрямил спину, хмурясь еще яростнее, чем до этого.
[AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]

Вейлон совсем перестал спать. Он либо просыпался в холодном поту от кошмаров, либо вовсе сидел всю ночь в темном углу комнаты и обнимал колени. Страх с каждым днем просыпался в нем все больше и больше. Большим липким комком он собирался где-то в районе живота и тянул вниз, грозясь разорваться и оголить все острые осколки, которые скрывала липкая жижа. Ему было неимоверно страшно. С каждым днем кошмары становились все реальнее, сна становилось все меньше. Стоило ему уснуть, как он возвращался назад. Он возвращался в Маунт-Мессив и далеко не всегда теперь мог сбежать. В какой-то определенный момент он даже начинал думать, что не знает, что на самом деле реально. Это его мозг, уставший от страха и насилия переносится в нормальный мир или же наоборот, он просто вспоминает все те ужасы, которые ему пришлось в свое время пережить? Может быть, нормальная жизнь ему вообще только приснилась и на самом деле он все еще в том ужасном месте? Может быть он умудряется урвать несколько часов сна в кровавом ужасе? Или же наоборот, те несколько часов сна в нормальной жизни оборачиваются ужасами? Он запутался и устал. Все чаще во сне он видел Эдди, регулярно Парку приходилось видеть, как этого маньяка протыкает штырями, как его лицо, искаженное болью и непониманием, становится бледнее от потери крови. За те разы, что он видел этот эпизод снова и снова, айтишник смог выделить тысячи эмоций на чужом лице. Начиная от боли предательства и заканчивая смятением, искренним желанием любить. Будто любовь была единственным сокровищем, которое могло быть в жизни этого психа.
С того самого момента, как он сбежал из квартиры Глускина прошел месяц и именно с этого момента начался этот сущий Ад. Поначалу Вейлон не обращал внимание на странный шум в ушах, не придавал никакого значения ряби в глазах, продолжая упрямо гнуть свою линию, настаивая на том, что ему срочно нужна девушка. Не дать, не взять - пассию то он завел, да только от нее не было никакого толку. Она почти все время отсутствовала, шаталась по клубам в ночи и приходила подвыпившая уже под утро. Как раз к тому моменту, когда измученный парень заставлял себя воспринимать реальность и собирался на работу. Эта девушка, Миранда, работала в соседнем управлении. Она словно не замечала перемен, не видела осунувшееся тело, не замечала залегших под глазами мутно-фиолетовых синяков, красных глаз и бледного цвета кожи. Он и сам этого не замечал, не придавал значения, так как все основное время размышлял насчет того, снится ли ему сладкий сон или же наоборот он видит исключительно кошмары.
Одеваться Парк стал вовсе не так, как привык. Никаких футболок с принтом или без него, никаких рубашек в клеточку навыпуск и никаких джинсов, а так же его любимых кроссовок и кедов. Ему сильно обновили гардероб, добавив в него несколько разноцветных рубашек, главным образом розовых. Окрыленный воплощенной идеей о том, что он доказал всем и самому себе, что он полностью нормален, IT-специалист даже не стал спорить насчет их цвета, хотя и терпеть не мог все эти нежно-розовые, нежно-салатовые и прочие оттенки. Он вообще не любил все эти странные цвета, которые сочетались исключительно с зализанными ребятами из юридического отдела. Несколько новых жилеток, не менее глупых цветов и пошива, так же добавилось в гардероб. Ко всему этому так же шли какие-то странные штаны. Странные главным образом потому, что их покрой был и не классическим, и не джинсовым. Однако ни с каким из изменений в своей внешности он не стал спорить, даже не возражал против смены прически и одеколона, хотя и то, и другое устраивало, и нравилось ему в привычном виде. Все-таки прическа - "я просто встал с подушки и не нашел расческу, но причесался руками" ему шла несколько больше, видимо, потому, что не требовала никаких усилий, а волосы у него не путались и лежали в целом достаточно опрятно, в творческом беспорядке. Вейлон упустил тот момент, когда он перестал быть собой.[AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]

Миранда снова поправила воротник его рубашки, хотя, честно сказать, парень откровенно не понимал, что в нем постоянно не устраивает девушку. Он правда вообще не понимал что может не устраивать в простом воротнике, но говорить по этому поводу ничего не стал. Он и так с каждым днем все больше жалел о том, что эта особа вообще присутствует в его жизни. Нервы его не выдерживали, спал он плохо, как и ел, а потому ему было вовсе не до надуманных обид и проблем этой дамы. Дама же напротив, пыталась всячески посвятить своего кавалера в детали своей крайне интересной жизни, а так же в детали других интересных жизней (ее подруг). Так же она рассказывала все сплетни, которые успевала насобирать за день. Так что каждый обед оборачивался неожиданными новостями о тех, с кем приходится работать. И судя по словам Миранды буквально все вокруг друг с другом либо спали, либо хотели спать. У Вейлона даже появилось ощущение, что он работает в слишком озабоченном коллективе. Правда на практике многие ее версии оказывались очень сильно приукрашены.
-Я просила тебя надеть розовую, в голубой ты уже был вчера, -обиженно сложив губы пролепетала девушка, на что парень только вымученно улыбнулся и извинился. Он так и не мог найти слов для того, чтобы расстаться. После того, как ему пришлось уйти от жены, слова расставания словно застревали в горле, хотя любви, да уже видимо даже симпатии не было. Надо же, за месяц в нем потухла даже симпатия. Может быть ему все это действительно лишь снится? -Нам нужно с тобой куда-нибудь съездить. Как на счет Египта, а? Я как раз присмотрела один очень хорошенький купальник!
-Чтобы куда-то ехать нужны деньги, -зачем-то произнес тот, хотя по логике вещей любой дурак должен понимать, что для любого отпуска нужны деньги и немаленькие. Тем более что уезжать куда-то, когда до отпуска еще добрых полгода... Ну, все это как минимум влетит в копейку. Надо брать отпуск за свой счет, а значит очень сильно, опять же, терять в деньгах. Парк был хорошим специалистом, а судя по мнению начальника отдела вообще отличным, но ведь он не сын Рокфеллера, чтобы так тратиться на непонятное желание уехать в Египет.
-Ну и что! Ты же хорошо зарабатываешь, возьми и отложи, -в ответ айтишник промолчал, считая отпуск каким-то пунктом на пути к полному банкротству, и продолжил вяло толкать лист полностью безвкусного салата (теперь он ел исключительно правильную и диетическую пищу). От размышлений на счет отвратительности салатных листьев его отвлекло тихое цоканье и возмущенный шепот возле лица: -Этот урод тоже здесь. И как в такую компанию взяли такое страшилище? -сначала он честно не понял, о чем речь, а потом, когда посмотрел в ту сторону, куда скашивала взгляд его спутница, вздрогнул от накатившего на него праведного гнева. Почему то именно сейчас он вспомнил, какими несчастными и потерянными были глаза Глускина, когда он понял, что его "предали".
-Он вовсе не страшный, -отвернувшись от аналитика и сильно нахмурившись, твердо произнес тот, протыкая ненавистный салат вилкой и погружая его в рот. Девушка посмотрела на него, как баран на новые ворота, на что ему самому оставалось только тихо выдохнуть и продолжить, -Шрам не делает его уродливым. Он нормально выглядит. Зачем вообще так поверхностно оценивать людей? -с каждым словом он словно все больше закипал, начиная злиться пуще прежнего, но при этом совершенно не понимая причину подобного поведения. С чего это он защищает экс-маньяка? Тот ведь едва его не изнасиловал, причем несколько раз, с определенным промежутком во времени. Пока он думал на счет причин своей злости, его собеседница возмущенно фыркнула и гордо вздернула запудренный нос.
-Да он урод, каких еще поискать. Зачем ты его защищаешь? -после этой фразы блондин не выдержал, с силой откинув от себя вилку и отодвинув салат, но не успел он и звука издать, как злость словно рукой смыло. В ушах зажжужало, перед глазами появлялись картинки Роршаха, а голова отказывалась работать. Всего пара секунд, а он уже покрылся испариной, обводя глазами помещение на предмет того, куда можно спрятаться. Его обуял какой-то всепоглощающий и дикий страх, с которым он едва мог справиться. Однако, все-таки с трудом усмирив бушующие эмоции, он вполне вежливо извинился перед девушкой и сообщив, что ему нужно в уборную, встал из-за стола и ушел.
Это жужжание... он помнил его по снам и по тому, как часто оно появлялось, когда он был в Маунт-Мессив. Это всколыхнуло память так же сильно, как и кошмары, что заставило испугаться не на шутку, подумать, что все происходящее в мирном времени действительно сон, а жужжание и картинки не более, чем знак того, что он просыпается. Просыпается там, в психиатрической лечебнице. Но если бы это был сон, то он бы уже проснулся. В итоге теперь, стоя облокотившись на раковину и смотря в зеркало, он пытался заставить себя полностью придти в норму и вернуться к работе. Но чем больше он успокаивался, тем ярче отзывались остатки злости. Почему это Миранда считает Эдди уродом? Он ведь вполне... нормален? Симпатичен? Боги, Вейлон, ты сдурел, тебе нужно проспаться и перестать приходить на работу с похмелья, -мысленно усмехнулся тот, наскоро умываясь холодной водой.

В ушах звенело от еще недавно резко брошенных слов, а на языке словно осталась горечь. Парк не мог сказать, что ему было стыдно за свои слова или он хотел забрать их обратно, нет. Скорее наоборот, он бы их снова повторил, но уже спокойнее, пытаясь вразумить, а не отпугивая. Он действительно не мог понять, как можно оценивать все вокруг, всех вокруг, так поверхностно, так мерзко и грязно нашептывая каждому другим отвратительные вещи, замечания. Если тебе не нравится цвет галстука юриста слева, так подойди к нему и скажи в лицо, не надо каждый раз наклоняться к Вейлону, заговорщически нашептывая, как мантру, слова о дурном вкусе и самые ужасные сплетни, какие только можно придумать.
Услышав, что кто-то зашел, айтишник весь напрягся, инстинктивно готовясь защищаться, как загнанный в ловушку зверь. Он совсем забыл, что он не во сне, что все происходящее реально. Последнее время он совершенно перестал видеть эту грань, она словно стала нежнее, прозрачнее. Казалось, что ее можно потрогать пальцами и ощутить только едва заметные кольца дыма вокруг руки. Он боялся того дня, когда он потеряет эту грань совсем. Все чаще он ловил себя на мысли, что слышит жужжание бензопилы там, где его нет, но при этом напрягается всем телом, всем существом ощущая опасность, запах гнили и еще теплой крови, ощущая запах мяса, человеческого мяса. Он напрягался при каждом "дорогая", которое звучало достаточно часто, ведь многие сотрудники если не были в браке, то хотя бы имели каких-то друзей или родственников, которых успокаивали или привлекали этим словом. Сложно оставаться разумным, если разум отказываться видеть разницу между сном и явью.
-Ты... -казалось, что он собирается зайтись возмущением, но это было не так. Просто подняв взгляд на Глускина, парень тихо хмыкнул, усмехаясь чему-то своему, истерично и почти потерянно. Страх проходил, кажется, даже рябить в глазах стало меньше и шум стал немного более терпимым, не было ощущения, будто в мозгах копаются жуки. Впрочем, именно сейчас он был не способен противостоять ничему, только бежать. Да, бежать. Он умеет бегать. Далеко и долго, заставляя легкие болезненно сжиматься, гореть изнутри.
Вейлон молча следил за Эдди, от чего-то не в силах отвести взгляд от краев рубца на лице. Именно сейчас ему казалось, что он стоит не в этом помещении, что перед ним не аналитик. Он видел картинку из сна, из прошлого, откуда угодно, но только не ту, которая была на самом деле. Парк бы и рад выдохнуть вымученную просьбу уйти, рад бы вообще что-нибудь сказать, но горло словно стянуло терновым венком, не позволяя говорить, впиваясь шипами в кожу, вынуждая сдерживать себя, замереть, как изваяние, в ожидании воли рока. Перед его глазами был потрепанный костюм жениха, гноившаяся и кровоточащая рана, от боли в которой экс-маньяк морщился, неестественная, безумная улыбка на его губах. Стены словно истекали кровью, в нос резко ударил запах гнили и ржавчины, смешанной с запахом плесени. И он просто замер, плотно сжимая зубы, с немым испугом следя за движениями, но не слыша ни слова из того, что ему говорили.
Когда Глускин ушел, айтишник словно вдохнул полной грудью, избавляясь от видения и озираясь по сторонам, в попытке проверить, правда ли он находится не в лечебнице. Судя по тому, что по стенам все еще не текла кровь, а пахло снова хлоркой и мылом, все действительно по прежнему. С чего бы появилось это видение? Пожалуй, действительно пора дойти до врача, это уже не к добру. [AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]
-Погодите... -на автомате пробормотал тот, замечая на краю длинного стола какую-то бумажку, неуверенно беря ее в дрожащие руки. Номер врача? Глускин? IT-специалист шумно выдохнул, успокаивая сердце, которое билось, словно птица о ребра, желая либо проклевать себе путь наружу, вырывая куски плоти, либо убиться посредством столкновения с костями. С опаской обведя пустое помещение взглядом, он сунул визитку в карман безумно неудобных брюк, всей душой желая вернуться в свои любимые джинсы и... что-то еще. Пока его перестало трясти от видений, стоит хоть немного подумать головой. И вернуться к работе. Кивнув своим мыслям, Вейлон отправился на рабочее место, по дороге несколько раз сворачивая, чтобы не столкнуться с Мирандой. Он бы сейчас определенно прочел ей гневную отповедь, в попытке защитить Эдди от нападок ее агрессивных сплетен. Защитить того, кого сам хотел убить, причем один раз вроде даже убил. Браво, Парк, логика - это не твое.

Он устал. Устал и измучился. Кошмары, липкие, как черный деготь, появлялись в его снах все чаще. Картины становились ярче, мир вокруг наоборот выцветал, приобретая какой-то второстепенный характер. Казалось, будто наваждение вот-вот закончился и можно будет выбраться из липкой пелены забвения, но кошмар все не хотел заканчиваться, возвращаясь снова и снова.
Квартира удивительно свежа, наполненная приятной пустотой и холодом. В ней уже не витает аромат въедчивых духов с цитрусовыми намеками, шкафы наполнились пустыми вешалками и все еще валяющимися где-то на дне пуговицами, оторванными в пылу ссоры. В ванной стало как-то непривычно просторно, из бутылочек только шампунь, пена для бритья и гель для душа. Множество разноцветных флаконов уехало вместе с временной обитательницей квартиры, которая никогда не была к месту в этом наполненном искренностью и болью, доме. В ушах все еще звенел дверной хлопок.

-Ты опять идешь к этому докторишке? -тон небрежен, но видно, что девушка и правда озадачена, пожалуй, она даже раздражена. Только этого Вейлону и не хватало, объясняться с Мирандой сейчас он не хотел. Психиатр все еще настаивал на том, что решить проблему в личной жизни стоит мирным путем, способом примирения. Однако, он уже понимал, что эти отношения невозможно спасти никаким образом, хотя бы потому, что они появились искусственно, из детского желания айтишника доказать что-то самому себе. Он так и не понял, чего добивался, но судя по ощущениям невероятной усталости и пустоты - явно не того, что было на данный момент.
-Прошу тебя, не начинай, -не без тени раздражения отвечает он. За последние несколько дней в его тоне прибавилось резкости, какой-то иррациональной уверенности в том, что еще не поздно все исправить. Исправить что? Исправить зачем? Как? Он ведь даже не знал точно, что собирается есть на ужин, как можно было рассуждать об исправлении неведомо чего.
-Вейлон, начинаю вовсе не я, а ты, -как всегда, заводясь с пол-оборота, Уайт вскочила со своего насиженного места и бросилась в сторону оппонента, видимо пытаясь тем самым привлечь его внимание, -Зачем тебе ходить к нему?! После того случая с этим уродом ты стал вести себя, как эгоист, -он сейчас не ослышался? Это он то эгоист? Кажется, последние силы терпения были готовы оставить его. Сейчас Парк удивлялся сам себе. Как он вообще мог затеять все эти отношения, если он до сих пор был уверен, что любит Лизу. И даже если это не так, даже если его любовь к жене, уже бывшей, остыла, то как он мог позволить себе быть таким слепцом. Она ведь помыкала им, как дворовым верным щенком, прощающим голод и плети хозяина, отдавая нерастраченную верность и преданность. Зачем? К чему был весь этот спектакль, пропитанный фарсом? В конце концов, чего ради он носил эти дурацкие, неудобные рубашки, едва сходящиеся на его груди?
-Если эгоизмом ты называешь отказ волочиться за твоей юбкой в ближайший ювелирный магазин только потому, что ты хочешь себе новое колечко, то я не против быть последним эгоистом, -кажется, парень собирался сказать что-то еще, но звук звонкой пощечины прервал его мысли. Он даже не сразу понял, что пощечина была ему и что щека так пылает от хлесткого удара женской ладони. Лицо его, впрочем, не переменило беспомощной усталости, оставаясь спокойным из-за того, что у него просто не было сил на то, чтобы как-то высказать свое недовольство или наоборот.
Дальше были торопливые сборы, летящие в разные стороны пуговицы безвкусных рубашек, купленных в порыве веры в заранее проигрышные отношения. Миранда о чем-то говорила, обзывала его на все лады, кажется, даже упоминала пару раз то, что лучше нее он не найдет. Вейлону никогда не приходилось расставаться без единого чувства в сердце и без единого намека на обиду или разочарование. Ему было слишком все равно, чтобы что-то ей ответить. Ему было слишком больно признать, что он, вероятно, окончательно теряет связь с реальностью, отчетливо слыша вместо голоса девушки знакомое жужжание с рябью в глазах.
-Я ухожу от тебя, Вейлон Парк. А ты можешь катиться к своему уроду и устроить с ним голубую свадьбу, -желчь и яд, которые прошили эту фразу, до противного болезненно отозвались в груди, но IT-специалист ответил что-то равнодушно спокойное, кажется, в том же стиле, что и последняя фраза девушки. Скандал грозил закончиться выходом в свет, обозленной на собственное недооцененное ЧСВ, ведьмы. Ловко подтаскивая за собой чемодан, утаскивая следом шлейф противного аромата духов, девушка скрылась за дверью, хлопая ей с такой силой, что покачнулось зеркало в прихожей. И вместе с хлопком он услышал отдаленные звуки криков и стонов в Маунт-Мессив. Его сумасшествие приближалось все ближе, но ведь именно поэтому он ходит к врачу. И еще потому, что он все еще помнит несчастный взгляд, пронизанный болью, вперемешку с мускусным запахом пота и крови, стекающей с трубы, проткнувшей грудь Глускина.

Психиатр и правда помогал ему. Последние несколько дней смотреть в зеркало стало приятнее, круги под глазами стали чуть менее заметны, даже спала болезненная бледность, постепенно заменяясь приятным розовым оттенком, все еще слишком блеклым для него. Однако сны становились все ближе, вырываться стало все сложнее. Они словно вплетались в его разум, грозясь продолжить показ насыщенных картинок уже наяву. И чем больше поводов для здорового сна появлялось, тем тяжелее становилось проснуться. И с исчезновением экс-маньяка на неделю ощущение липкости всего вокруг, размытости границ реальности, только приблизилось. Доктор рекомендовал заняться чем-то, что сможет отвлечь. И тогда айтишник стал восстанавливать утраченную, за алкоголем и перерывом длинной в провальные отношения, физическую форму.[AVA]http://s020.radikal.ru/i706/1506/4f/5c2bcaf307e8.jpg[/AVA]

Его пригласили на опознание. И он не узнал ее. Он не узнал это изувеченное тело, не признал сразу в этой груде органов и плоти девушку, с которой он жил последнее время. Убийство Миранды выбило из под ног Парка землю, оставив его со жгучим чувством страха и тревоги, куда более сильным, чем было до этого все это время. Точные линии надрезов, как у того, кто имел дело либо с кройкой и шитьем, либо с перекраиванием людей. От одной мысли, что может сделать маньяк, вспомнивший свои прошлые дни, вспомнивший того, кто пытался его убить, Вейлону делалось невероятно дурно. И он до последнего отказывался верить, что это мог сделать Эдди. Он иррационально верил в то, что тот ни словом ему не соврал, когда говорил, что ничего не помнит и думает оставить прошлое в прошлом. И это как никогда странно, переживать за того, кто несколько раз пытался тебя убить, но не убиваться горем по убитой девушке.
Сидя перед кабинетом следователя, он нервно закусывал губу, постоянно одергивая футболку и всячески пытаясь найти себе место. Он знал, что аналитик, которого последние дни так отчаянно хотелось и увидеть и не видеть одновременно, находился за этой дверью. И им предстоит встретиться так или иначе, потому что с минуты на минуту его вызовут в кабинет. От этой мысли холодели поджилки и сводило челюсть, но он мужественно сражался с волнением и страхом, отгоняя прочь образы перед глазами и упрямо не слушая усилившееся жужжание в ушах.

Отредактировано Morgan (2016-01-24 01:46:04)